ите Иванопуло. Это свой па-
рень.

- Приходите к нам в гости, - сказала Колина жена, - мы с мужем будем
очень рады.
- Опять в гости зовут! - возмутились в крайнем пенале слева. - Мало
им гостей!
- А вы дураки, болваны и психопаты, не ваше дело! - сказала Колина
жена нормальным голосом.
- Ты слышишь, Иван Андреич, - заволновались в крайнем пенале, - твою
жену оскорбляют, а ты молчишь.
Подали свой голос невидимые комментаторы из других пеналов. Словесная
перепалка разрасталась. Компаньоны ушли вниз к Иванопуло.
Студента не было дама. Ипполит Матвеевич зажег спичку. На дверях ви-
села записка: "Буду не раньше 9 ч. Пантелей".
- Не беда, - сказал Остап, - я знаю, где ключ.
Он пошарил под несгораемой кассой, достал ключ и открыл дверь.
Комната студента Иванопуло была точно такого же размера, как и Коли-
на, но зато угловая. Одна стена ее была каменная, чем студент очень гор-
дился. Ипполит Матвеевич с огорчением заметил, что у студента не было
даже матраца.
- Отлично устроимся, - сказал Остап, - приличная кубатура для Москвы.
Если мы уляжемся все втроем на пол, то даже останется немного места. А
Пантелей - сукин сын! Куда он девал матрац, интересно знать?
Окно выходило в переулок. Под окном ходил милиционер. Напротив, в до-
мике, построенном на манер готической башни, помещалось посольство кро-
хотной державы. За железной решеткой играли в теннис. Летал белый мячик.
Слышались короткие возгласы.
- Аут, - сказал Остап, - класс игры невысокий. Однако давайте отды-
хать.

Концессионеры разостлали по полу газеты. Ипполит Матвеевич вынул по-
душку-думку, которую возил с собой, и они улеглись.
Не успели они как следует улечься на телеграммах и хронике теат-
ральной жизни, как в соседней комнате послышался шум раскрываемого окна,
и сосед Пантелея вызывающе крикнул теннисистам:
- Да здравствует Советская республика! Долой хи-щни-ков
им-пе-риа-лиз-ма!
Крики эти повторялись минут десять. Остап удивился и поднялся с полу.
- Что это за коллекционер хищников?
Высунувшись за подоконник, он посмотрел вправо и увидел у соседнего
окна двух молодых людей. Он сразу заметил, что молодые люди кричат о
хищниках только тогда, когда мимо их окна проходит милиционер с поста у
посольства. Он озабоченно поглядывал то на молодых людей, то за решетку,
где играли в теннис. Положение его было тяжелым. Крики о хищниках все
продолжались, и он не знал, что предпринять. С одной стороны, эти возг-
ласы были вполне естественны и не заключали в себе ничего непристойного.
А с другой стороны, хищники в белых штанах, игравшие за решеткой в тен-
нис, могли принять это на свой счет и обидеться. Не будучи в состоянии
разобраться в создавшейся конъюнктуре, милиционер умоляюще смотрел на
молодых людей и кончил тем, что накинулся на обоз и велел ему заворачи-
вать. Дипломатическое затруднение закончилось тем, что к молодым людям
пришли гости, и они занялись громогласным решением шахматной задачи.
Остап снова повалился на телеграммы и заснул. Ипполит Матвеевич спал
уже давно.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Глава XIX. Уважайте матрацы, граждане!

- Лиза, пойдем обедать?
- Мне не хочется. Я вчера уже обедала.
- Я тебя не понимаю.
- Не пойду я есть фальшивого зайца.
- Ну, и глупо.
- Я не могу питаться вегетарианскими сосисками.
- Ну, сегодня будешь есть шарлотку.
- Мне что-то не хочется.
- Идем. Аппетит приходит во время еды.
- Приходит или проходит?
- Приходит.
- Нет, проходит.
- Что это все значит?
- Говори тише. Все слышно.
И молодые супруги перешли на драматический шепот. Через две минуты
Коля понял в первый раз за три месяца Супружеской жизни, что любимая
женщина любит морковные, картофельные и гороховые сосиски гораздо
меньше, чем он.
- Значит, ты предпочитаешь собачину диетическому питанию? - закричал
Коля, в горячности не учтя подслушивающих соседей.
- Да говори тише! - громко закричала Лиза. - И потом ты ко мне плохо
относишься. Да, я люблю мясо. Иногда. Что ж тут дурного?
Коля изумленно замолчал. Этот поворот был для него неожиданным. Мясо
пробило бы в Колином бюджете огромную, незаполнимую брешь. Прогуливаясь
вдоль матраца, на котором, свернувшись в узелок, сидела раскрасневшаяся
Лиза, молодой супруг производил отчаянные вычисления.
Копирование на кальку в чертежном бюро "Техносила" давало Коле Кала-
чеву даже в самые удачные месяцы никак не больше сорока рублей. За квар-
тиру Коля не платил. В диком поселке не было управдома, и квартирная
плата была там понятием абстрактным. Десять рублей уходило на обучение
Лизы кройке и шитью на курсах с правами строительного техникума. Обед на
двоих (одно первое - борщ монастырский и одно второе - фальшивый заяц
или настоящая лапша), съедаемый честно пополам в вегетарианской столовой
"Не укради"*, - вырывал из бюджета пятнадцать рублей в месяц. Остальные
деньги расплывались неизвестно куда. Это больше всего смущало Колю. "Ку-
да идут деньги?" - задумывался он, вытягивая рейсфедером на небесного
цвета кальке длинную и тонкую линию. При таких условиях перейти на мясо-
едение значило - гибель. Поэтому Коля пылко заговорил:
- Подумай только, пожирать трупы убитых животных! Людоедство под мас-
кой культуры! Все болезни происходят от мяса.
- Конечно, - с застенчивой иронией сказала Лиза, - например, ангина.
- Да, да, и ангина! А что ты думаешь? Организм, ослабленный вечным
потреблением мяса, не в силах сопротивляться инфекции.
- Как это глупо.
- Не это глупо. Глуп тот, кто стремится набить свой желудок, не забо-
тясь о количестве витаминов.
- Ты хочешь сказать, что я дура?
- Это глупо.
- Глупая дура?
- Оставь, пожалуйста. Что это такое, в самом деле?
Коля вдруг замолчал. Все больше и больше заслоняя фон из пресных и
вялых лапшевников, каши и картофельной чепухи, перед Колиным внутренним
оком предстала обширная свиная котлета. Она, как видно, только что сос-
кочила со сковороды. Она еще шипела, булькала и выпускала пряный дым.
Кость из котлеты торчала, как дуэльный пистолет.
- Ведь ты пойми! - закричал Коля. - Какая-нибудь свиная котлета отни-
мает у человека неделю жизни!
- Пусть отнимает, - сказала Лиза, - фальшивый заяц отнимает полгода.
Вчера, когда мы съели морковное жаркое, я почувствовала, что умираю.
Только я не хотела тебе говорить.
- Почему же ты не хотела говорить?
- У меня не было сил. Я боялась заплакать.
- А теперь ты не боишься?
- Теперь мне уже все равно.
Лиза всплакнула.
- Лев Толстой, - сказал Коля дрожащим голосом, - тоже не ел мяса.
- Да-а, - ответила Лиза, икая от слез, - граф ел спаржу.
- Спаржа - не мясо.
- А когда он писал "Войну и мир", он ел мясо! Ел, ел, ел! И когда
"Анну Каренину" писал - лопал! лопал! лопал!
- Да замолчи!..
- Лопал! Лопал! Лопал!
- А когда "Крейцерову сонату" писал - тогда тоже лопал? - ядовито
спросил Коля.
- "Крейцерова соната" маленькая. Попробовал бы он написать "Войну и
мир", сидя на вегетарианских сосисках?
- Что ты, наконец, прицепилась ко мне со своим Толстым?
- Я к тебе прицепилась с Толстым? Я? Я к вам прицепилась с Толстым?
Коля тоже перешел "на вы". В пеналах громко ликовали. Лиза поспешно с
затылка на лоб натягивала голубую вязанную шапочку.
- Куда ты идешь?
- Оставь меня в покое. Иду по делу.
И Лиза убежала.
"Куда она могла пойти?" - подумал Коля. Он прислушался.
- Много воли вашей сестре дано при советской власти, - сказали в
крайнем слева пенале.
- Утопится! - решили в третьем пенале.
Пятый пенал развел примус и занялся обыденными поцелуями.
Лиза взволнованно бежала по улицам.
Был тот час воскресного дня, когда счастливцы везут по Арбату со Смо-
ленского рынка матрацы и комодики.
Молодожены и советские середняки - главные покупатели пружинных мат-
рацев. Они везут их стоймя и обнимают обеими руками. Да как им не обни-
мать голубую, в лоснящихся мордастых цветочках, основу своего счастья.
Граждане! Уважайте пружинный матрац в голубых цветочках! Это - семей-
ный очаг, альфа и омега меблировки, общее и целое домашнего уюта, любов-
ная база, отец примуса! Как сладко спать под демократический звон его
пружин! Какие сладкие сны видит человек, засыпающий на его голубой дерю-
ге! Каким уважением пользуется каждый матрацевладелец!
Человек, лишенный матраца, - жалок. Он не существует. Он не платит
налогов, не имеет жены, знакомые не занимают ему денег до среды, шоферы
такси посылают ему вдогонку оскорбительные слова, девушки смеются над
ним - они не любят идеалистов.
Человек, лишенный матраца, большей частью пишет стихи:

Под мягкий звон часов Буре* приятно отдыхать в качалке.
Снежинки вьются на дворе, и, как мечты, летают галки.

Пишет он эти стихи за высокой конторкой телеграфа, задерживая деловых
матрацевладельцев, пришедших отправлять телеграммы.
Матрац ломает жизнь человеческую. В его обивке и пружинах таится ка-
кая-то сила, притягательная и до сих пор не исследованная. На призывный
звон его пружин стекаются люди и вещи. Приходит финагент и девушки. Они
хотят дружить с матрацевладельцами. Финагент делает это в целях фис-
кальных, преследующих государственную пользу, а девушки - бескорыстно,
повинуясь законам природы. Начинается цветение молодости. Финагент, соб-
равши налог, как пчела собирает весеннюю взятку, с радостным гудом уле-
тает в свой участковый улей. А отхлынувших девушек заменяет жена и при-
мус "Ювель №1".
Матрац ненасытен. Он требует жертвоприношений. По ночам он издает
звон падающего меча. Ему нужна этажерка. Ему нужен стол на глупых тум-
бах. Лязгая пружинами, он требует занавесей, портьер и кухонной посуды.
Он толкает человека и говорит ему:
- Пойди и купи рубель* и качалку!
- Мне стыдно за тебя, человек! У тебя до сих пор нет ковра!
- Работай! Я скоро принесу тебе детей! Тебе нужны деньги на пеленки и
колясочку!
Матрац все помнит и все делает по-своему.
Даже поэт не может избежать общей участи. Вот он везет с Сухаревского
рынка матрац, с ужасом прижимаясь к его мягкому брюху.
- Я сломлю твое упорство, поэт! - говорит матрац. - Тебе уже не надо
будет бегать на телеграф писать стихи. Да и вообще, стоит ли их писать?
Служи! И сальдо будет всегда в твою пользу. Подумай о жене и детях.
- У меня нет жены, - кричит поэт, отшатываясь от пружинного учителя.
- Она будет. И я не поручусь, что это будет самая красивая девушка на
земле. Я не знаю даже, будет ли она добра. Приготовься ко всему. У тебя
родятся дети.
- Я не люблю детей!
- Ты полюбишь их!
- Вы пугаете меня, гражданин матрац!
- Молчи, дурак! Ты не знаешь всего! Ты еще возьмешь в Мосдреве кредит
на мебель*.
- Я убью тебя, матрац!
- Щенок. Если ты осмелишься это сделать, соседи донесут на тебя в до-
моуправление.
Так каждое воскресенье, под радостный звон матрацев, циркулируют по
Москве счастливцы.
Но не этим одним, конечно, замечательно московское воскресенье.
Воскресенье - музейный день.
Есть в Москве особая категория людей. Она ничего не понимает в живо-
писи, не интересуется архитектурой и безразлична к памятникам старины.
Эта категория посещает музеи исключительно потому, что они расположены в
прекрасных зданиях. Эти люди бродят по ослепительным залам, завистливо
рассматривают расписные потолки, трогают руками то, что трогать воспре-
щено, и беспрерывно бормочут:
- Эх! Люди жили!
Им не важно, что стены расписаны французом Пюви де Шаванном*. Им важ-
но узнать, сколько это стоило бывшему владельцу особняка. Они поднимают-
ся по лестнице с мраморными изваяниями на площадках и представляют себе,
сколько лакеев стояло здесь, сколько жалованья и чаевых получал каждый
лакей. На камине стоит фарфор, но они, не обращая на него внимания, ре-
шают, что камин штука не выгодная - слишком много уходит дров. В обшитой
дубовой панелью столовой они не рассматривают замечательную резьбу. Их
мучит одна мысль: что ел здесь бывший хозяин-купец и сколько бы это сто-
ило при теперешней дороговизне?
В любом музее можно найти таких людей. В то время как экскурсии бодро
маршируют от одного шедевра к другому, такой человек стоит посреди зала
и, не глядя ни на что, мычит, тоскуя:
- Эх! Люди жили!

Лиза бежала по улице, проглатывая слезы. Мысли подгоняли ее. Она ду-
мала о своей счастливой и бедной жизни.
"Вот если бы был еще стол и два стула, было бы совсем хорошо. И при-
мус в конце концов нужно завести. Нужно как-то устроиться".
Она пошла медленнее, потому что внезапно вспомнила о ссоре с Колей.
Кроме того, ей очень хотелось есть. Ненависть к мужу разгорелась в ней
внезапно.
- Это просто безобразие! - сказала она вслух.
Есть захотелось еще сильней.
- Хорошо же, хорошо. Я сама знаю, что мне делать.
И Лиза, краснея, купила у торговки бутерброд с вареной колбасой. Как
она ни была голодна - есть на улице показалось неудобным. Как-никак, а
она все-таки была матрацевладелицей и тонко разбиралась в жизни. Она ог-
лянулась и вошла в подъезд большого особняка. Там, испытывая большое
наслаждение, принялась за бутерброд. Вареная собачина была обольсти-
тельна. Большая экскурсия вошла в подъезд. Проходя мимо стоявшей у стены
Лизы, экскурсанты посматривали на нее.
"Пусть видят!" - решила озлобленная Лиза.

Глава XX. Музей мебели

Она вытерла платочком рот и смахнула с кофточки крошки. Ей стало ве-
селее. Она стояла перед вывеской: "Музей мебельного мастерства". Возвра-
щаться домой было неудобно. Идти было не к кому. В карманчике лежали
двадцать копеек. И Лиза решила начать самостоятельную жизнь с посещения
"Музея мебельного мастерства". Проверив наличность, Лиза пошла в вести-
бюль.

В вестибюле Лиза сразу наткнулась на человека в подержанной бороде,
который, упершись тягостным взглядом в малахитовую колонну, цедил сквозь
усы:
- Богато жили люди!
Лиза с уважением посмотрела на колонну и прошла наверх.
В маленьких квадратных комнатах, с такими низкими потолками, что каж-
дый входящий туда человек казался гигантом, - Лиза бродила минут десять.
Это были комнаты, обставленные павловским ампиром, императорским
красным деревом и карельской березой - мебелью строгой, чудесной и во-
инственной. Два квадратных шкафа, стеклянные дверцы которых были
крест-накрест пересечены копьями, стояли против письменного стола. Стол
был безбрежен. Сесть за него было все равно, что сесть за Театральную
площадь, причем Большой театр с колоннадой и четверкой бронзовых коняг,
волокущих Апполона на премьеру "Красного мака"*, показался бы на столе
чернильным прибором. Так, по крайней мере, чудилось Лизе, воспитываемой
на морковке, как некий кролик. По углам стояли кресла с высокими спинка-
ми, верхушки которых были загнуты на манер бараньих рогов. Солнце лежало
на персиковой обивке кресел. В такое кресло хотелось сейчас же сесть, но
сидеть на нем воспрещалось.
Лиза мысленно сопоставила, как выглядело бы кресло бесценного пав-
ловского ампира рядом с ее матрацем в красную полоску. Выходило - ничего
себе. Лиза прочла на стене табличку с научным и идеологическим обоснова-
нием павловского ампира и, огорчась тому, что у нее с Колей нет комнаты
в этом дворце, вышла в неожиданный коридор.
По левую руку от самого пола шли низенькие полукруглые окна. Сквозь
них, под ногами, Лиза увидела огромный белый двухсветный зал с колонна-
ми. В зале тоже стояла мебель и блуждали посетители. Лиза остановилась.
Никогда еще она не видела зала у себя под ногами. Дивясь и млея, она
долго смотрела вниз. Вдруг она заметила, что там быстро, от кресел к бю-
ро, переходят ее сегодняшние знакомые - товарищ Бендер и его спутник,
бритоголовый представительный старик.
- Вот хорошо, - сказала Лиза, - будет не так скучно.
Она очень обрадовалась, побежала вниз и сразу же заблудилась. Она по-
пала в красную гостиную, в которой стояло предметов сорок. Это была оре-
ховая мебель на гнутых ножках. Из гостиной не было выхода. Пришлось бе-
жать назад, через круглую комнату с верхним светом, меблированную, каза-
лось, только цветочными подушками.
Она бежала мимо парчовых кресел итальянского Возрождения, мимо гол-
ландских шкафов, мимо большой готической кровати с балдахином на черных
витых колоннах. Человек в этой постели казался бы не больше ореха. Зал
был где-то под ногами, может быть, справа, но попасть в него было невоз-
можно.
Наконец Лиза услышала гул экскурсантов, невнимательно слушавших руко-
водителя, обличавшего империалистические замыслы Екатерины II в связи с
любовью покойной императрицы к мебели стиля Луи-Сез*.
Это и был большой двухсветный зад с колоннами. Лиза прошла в противо-
положный его конец, где знакомый ей товарищ Бендер жарко беседовал со
своим бритоголовым спутником.
Подходя, Лиза услышала звучный голос:
- Мебель в стиле шик-модерн. Но это, кажется, не то, что нам нужно.
- Да, но здесь, очевидно, есть еще и другие залы. Нам нужно система-
тически все осмотреть.
- Здравствуйте, - сказала Лиза.
Оба повернулись и сразу сморщились.
- Здравствуйте, товарищ Бендер. Хорошо, что я вас нашла. А то одной
очень скучно. Давайте смотреть все вместе.
Концессионеры переглянулись. Ипполит Матвеевич приосанился, хотя ему
было неприятно, что Лиза может их задержать в важном деле поисков брил-
лиантовой мебели.
- Мы типичные провинциалы, - сказал Бендер нетерпеливо, - но как по-
пали сюда вы, москвичка?
- Совершенно случайно. Я поссорилась с Колей.
- Вот как? - заметил Ипполит Матвеевич.
- Ну, покинем этот зал, - сказал Остап.
- А я его еще не смотрела. Он такой красивенький.
- Начинается! - шепнул Остап на ухо Ипполиту Матвеевичу. И, обращаясь
к Лизе, добавил: - Смотреть здесь совершенно нечего. Упадочный стиль.
Эпоха Керенского.
- Тут где-то, мне говорили, есть мебель мастера Гамбса, - сообщил Ип-
полит Матвеевич, - туда, пожалуй, отправимся.
Лиза согласилась и, взяв Воробьянинова об руку (он казался ей удиви-
тельно милым представителем науки), направилась к выходу. Несмотря на
всю серьезность положения и наступивший решительный момент в поисках
сокровищ, Бендер, идя позади парочки, игриво смеялся. Его смешил предво-
дитель команчей в роли кавалера.
Лиза сильно стесняла концессионеров. В то время как они одним взгля-
дом определяли, что в комнате нужной мебели нет, и невольно влеклись в
следующую, - Лиза подолгу застревала в каждом отделе. Она прочитывала
вслух все печатные научно-идеологические критики на мебель, отпускала
острые замечания насчет посетителей и подолгу застревала у каждого экс-
поната. Невольно и совершенно незаметно для себя она приспосабливала ви-
денную мебель к своей комнате и потребностям. Готическая кровать ей сов-
сем не понравилась. Кровать была слишком велика. Если бы даже Коле уда-
лось чудом получить комнату в три квадратных сажени, то и тогда средне-
вековое ложе не поместилось бы в комнате. Однако Лиза долго обхаживала
кровать, обмеривая шажками ее подлинную площадь. Лизе было очень весело.
Она не замечала кислых физиономий своих спутников, рыцарские характеры
которых не позволяли им сломя голову броситься в комнату мастера Гамбса.
- Потерпим, - шепнул Остап, - мебель не уйдет, а вы, предводитель, не
жмите девочку. Я ревную.
Ипполит самодовольно улыбнулся.
Залы тянулись медленно.