на Шахова три ве-
чера подряд. С каждой новой страницей сердце кассира наполнялось вооду-
шевлением. Герой книги - он, кассир. Сомнений не было никаких. Асокин
узнавал себя во всем. Герой романа имел его привычки, рабски копировал
прибаутки, носил один с ним костюм - военную гимнастерку горчичного цве-
та и брюки, ниспадающие на высокие каблуки ботинок. Кассовая клетка "ми-
лостивого государя" была описана фотографически. Агафон Шахов был лишен
воображения. Даже фамилия была почти та же: Ажогин. Сперва "милостивый
государь" восторгался. Он был описан правильно.
- Любой знакомый узнает, - говорил кассир с гордостью.
Но уже шестая глава, где автор спокойно приписал кассиру кражу из
кассы пяти тысяч рублей, вызвала в "милостивом государе" тревожный сме-
шок.
Главы седьмая, восьмая и девятая были посвящены описанию титанических
кутежей "милостивого государя" со жрицами Венеры в обольстительнейших
притонах города Калуги, куда, по воле автора, скрылся кассир. В этот ве-
чер Асокин не ужинал. Он сидел в сквере на скамейке под самым электри-
ческим фонарем и под его розовым светом читал о своей фантастической
жизни. Сначала он испугался, что о его подвигах узнает начальство, но
потом, вспомнив, что никаких подвигов не совершал, успокоился и даже по-
чувствовал себя польщенным. Все-таки не кого другого, а именно его выб-
рал Агафон Шахов в герои нового сенсационного романа.
Асокин почувствовал себя намного выше и умнее того неудачливого раст-
ратчика, которого изобразил писатель. В конце концов он даже стал прези-
рать беглого кассира. Во-первых, герой романа предпочел миленькой Наташ-
ке ("высокая грудь, зеленые глаза и крепкая линия бедер") преступную ко-
каинистку Эсмеральду ("плоская грудь, хищные зубы и горловой тембр голо-
са"). На месте героя романа Асокин в крайнем случае предпочел бы даже
простоватую Феничку ("пышная грудь, здоровый румянец и крепкая линия бе-
дер"), но никак не сволочь Эсмеральду, занимавшуюся хипесом*. Дальше
"милостивый государь" еще больше возмутился. Его двойник глупо и бездар-
но проиграл на бегах две тысячи казенных рублей. Асокин, конечно, никог-
да бы этого не сделал. При мысли о такой ребяческой глупости Асокин до-
садливо сплюнул. Одним только писатель ублаготворил Асокина - описанием
кабаков, ужинов и различного рода закусок. Хорошо были описаны кабаки -
с тонким знанием дела, с пылом молодости, не знающей катара, с любовью,
с энтузиазмом и приятными литературными подробностями. Семга, например,
сравнивалась с лоном молодой девушки, родом с Киоса. Зернистая икорка,
эта очаровательная спутница французских бульварных и русских полусерьез-
ных романов, не была забыта. Ее было описано по меньшей мере полпуда. Ее
ели все главные и второстепенные персонажи романа. Асокину стало больно.
Он никому не дал бы икры - сам бы съел. Шампанские бутылки, мартеллевс-
кий коньяк (лучшие фирмы автору романа не были известны), фрукты, "шел-
ковая выпуклость дамских ножек", метрдотели, крахмальные скатерти, авто-
мобили и сигары - все это смешалось в роскошную груду, из-под которой
растратчик выполз лишь в последней главе с тем, чтобы тотчас отправиться
в уголовный розыск с повинной.
Дочитав роман, называвшийся "Бег волны", Асокин поежился от вечернего
холодка и пошел домой спать.
Заснуть он не смог. Двойник давил на его воображение. На другой день,
уходя из конторы, "милостивый государь" унес с собой пять тысяч рублей -
ровно столько, сколько растратил его преступный двойник. "Милостивый го-
сударь" решил использовать деньги рационально: заимствовать все достиже-
ния Ажогина и, учтя его ошибки, избежать недочетов.
Вечером Асокин учитывал достижения и избегал недочетов в компании де-
виц с Петровских линий. Обмен опытом обошелся в сто рублей. На рассвете
отрезвевший "милостивый государь" вышел на Тверской бульвар и побрел от
памятника Пушкина к памятнику Тимирязева*.
В редакцию в этот день он не пришел. У кассы образовалась очередь Ре-
портер Персицкий, выпросивший небольшой аванс и ждавший открытия кассо-
вых операций уже полчаса, поднял страшный шум. Тогда за Асокиным послали
курьера. Кассира не было и дома. Все остальное произошло очень быстро:
распечатали и проверили кассу. Затем представитель администрации конторы
поехал в МУУР*, чтобы заявить о пропаже кассира и денег. К своему край-
нему удивлению, он встретился там с Асокиным, который уже сидел за
барьерчиком в комендатуре и неумело, по-взрослому, плакал. Растрата ста
рублей так его испугала, что он сейчас же побежал каяться. 4900 рублей
были возвращены конторе в тот же день, репортер Персицкий получил следу-
емое, а Асокина, ввиду незначительности растраты, выпустили, сняв с него
допрос и обязав подпиской о невыезде. Асокин пришел в редакцию и, уже не
смея ни с кем говорить, мыкался по длиннейшему коридору Дома Народов.
Мимо проштрафившегося кассира прошел завхоз, таща с собой купленный на
аукционе для редактора мягкий стул. Мимо него бегали сотрудники с пачка-
ми заметок. Кто-то искал секцию конфетчиков и, видно, долго искал, пото-
му что спрашивал о ней совсем уже слабым голосом. У Асокина узнавали,
как ближе пройти к выходу и куда можно сдать публикацию об утере доку-
ментов. Молодой человек с громоздким портфелем несколько раз выпытывал,
не имеет ли "милостивый государь" желания подписаться на Большую Советс-
кую энциклопедию в дерматиновых переплетах. Словом, ему задавали все те
вопросы, которые задают граждане, бегущие но коридором советского учреж-
дения, встречному и поперечному.
Асокин не отвечал. Сотрудники почуяли недоброе. По отделам пошли тол-
ки, нашедшие вскоре подтверждение. Асокин был отстранен от должности за
непорядки в кассе. Позвонили Шахову. Шахов обрадовался.
- А?! - кричал он в телефон. - Не в бровь, а в глаз! Ну, кланяйтесь
"милостивому государю"!.. Что? Незначительная сумма? Это неважно. Важен
принцип!
Но приехать лично на место происшествия Шахов не смог. Под его пером
трепетала очередная проблема - проблема самоубийства.

Между тем редакция спешно пекла материал к сдаче в набор.
Выбирались из загона (материал набранный, но не вошедший в прошлый
номер) заметки и статьи, подсчитывалось число занимаемых ими строк, и
начиналась ежедневная торговля из-за места.
Всего газета на своих четырех страницах (полосах) могла вместить 4400
строк. Сюда должно было войти все: телеграммы, статьи, хроника, письма
рабкоров, объявления, один стихотворный фельетон и два в прозе, карика-
туры, фотографии, специальные отделы: театр, спорт, шахматы, передовая и
подпередовая, извещения советских, партийных и профессиональных органи-
заций, печатающийся с продолжением роман, художественные оценки столич-
ной жизни, мелочи под названием "крупинки", научно-популярные статьи,
радио и различный случайный материал. Всего по отделам набиралось мате-
риалу тысяч на десять строк. Поэтому распределение места на полосах
обычно сопровождалось драматическими сценами.
Первым к секретарю редакции прибежал заведующий шахматным отделом ма-
эстро Судейкин*. Он задал вежливый, но полный горечи вопрос:
- Как? Сегодня не будет шахмат?
- Не вмещаются, - ответил секретарь, - подвал большой. Триста строк.
- Но ведь сегодня же суббота. Читатель ждет воскресного отделах У ме-
ня ответы на задачи, у меня прелестный этюд Неунывако, у меня, нако-
нец...
- Хорошо. Сколько вы хотите?
- Не меньше ста пятидесяти.
- Хорошо. Раз есть ответы на задачи, дадим шестьдесят строк.
Маэстро пытался было вымолить еще строк тридцать хотя бы на этюд Неу-
нывако (замечательная индийская партия Тартаковер-Боголюбов* лежала у
него уже больше месяца), но его оттеснили.
Вошел Персицкий.
- Нужно давать впечатления с пленума*? - спросил он очень тихо.
- Конечно! - закричал секретарь. - Ведь позавчера говорили.
- Пленум есть, - сказал Персицкий еще тише, - и две зарисовки, но они
не дают мне места.
- Как не дают? С кем вы говорили? Что они, посходили с ума?!
Секретарь побежал ругаться. За ним, интригуя на ходу, следовал Пер-
сицкий, а еще позади бежали аяксы из отдела объявлений.
- У нас секаровская жидкость*! - кричали они грустными голосами.
- Жидкость завтра. Сегодня публикуем наши приложения!
- Много вы будете иметь с ваших бесплатных объявлений, а за жидкость
уже получены деньги.
- Хорошо, в ночной выясним. Сдайте объявление Паше. Она сейчас как
раз едет в ночную.
Секретарь сел читать передовую. Его сейчас же оторвали от этого увле-
кательного занятия. Пришел художник.
- Ага, - сказал секретарь, - очень хорошо. Есть тема для карикатуры,
в связи с последними телеграммами из Германии.
- Я думаю так, - проговорил художник, - "Стальной шлем"* и общее по-
ложение Германии...
- Хорошо. Так вы как-нибудь скомбинируйте, а потом мне покажите.
Художник пошел комбинировать в свой отдел. Он взял квадратик ватманс-
кой бумаги и набросал карандашом худого пса. На псиную голову он надел
германскую каску с пикой. А затем взялся делать надписи. На туловище жи-
вотного он написал печатными буквами слово "Германия", на витом хвосте -
"Данцигский коридор"*, на челюсти - "Мечты о реванше", на ошейнике -
"План Дауэса"* и на высунутом языке - "Штреземан"*. Перед собакой худож-
ник поставил Пуанкаре*, державшего в руке кусок мяса. На мясе художник
замыслил тоже сделать надпись, но кусок был мал и надпись на нем не по-
мещалась. Человек, менее сообразительный, чем газетный карикатурист,
растерялся бы, но художник, не задумываясь, пририсовал к мясу подобие
привязанного к шейке бутылки рецепта и уже на нем написал крохотными бу-
ковками: "Французские предложения о гарантиях безопасности"*. Чтобы Пу-
анкаре не смешали с каким-либо другим государственным деятелем, художник
на животе премьера написал - "Пуанкаре". Набросок был готов.
На столах художественного отдела лежали иностранные журналы, большие
ножницы, баночки с тушью и белилами. На полу валялись обрезки фотографий
- чье-то плечо, чьи-то ноги и кусочки пейзажа. Человек пять художников
скребли фотографии бритвенными ножичками "жиллет", подсветляя их, прида-
вали снимкам резкость, подкрашивая их тушью и белилами, и ставили на
обороте подпись и размер - 3 3/4 квадрата, 2 колонки, указания, потреб-
ные для цинкографии.
В комнате редактора сидела иностранная делегация. Редакционный пере-
водчик смотрел в лицо говорящего иностранца и, обращаясь к редактору,
говорил:
- Товарищ Арно желает узнать...
Шел разговор о структуре советской газеты. Пока переводчик объяснял
редактору, что желал бы узнать товарищ Арно, сам товарищ Арно, в бархат-
ных велосипедных брюках*, и все остальные иностранцы с любопытством
смотрели на красную ручку с пером №86*, которая была прислонена к углу
комнаты. Перо почти касалось потолка, а ручка в своей широкой части была
толщиною в туловище среднего человека. Этой ручкой можно было бы писать
- перо было самое настоящее, хотя превосходило по величине большую щуку.
- Ого-го! - смеялись иностранцы. - Колоссалль!
Это перо было поднесено редакции съездом рабкоров.
Редактор, сидя на воробьяниновском стуле, улыбался и, быстро кивая
головой то на ручку, то на гостей, весело объяснял.
Крик в секретариате продолжался. Проворный Персицкий принес статью
Семашко, и секретарь срочно вычеркивал из макета третьей полосы шахмат-
ный отдел. Маэстро Судейкин уже не боролся за прелестный этюд Неунывако.
Он тщился сохранить хотя бы решения задач. После борьбы, более напряжен-
ной, чем борьба его с Капабланкой на Сан-Себастианском турнире*, маэстро
отвоевал себе местечко за счет "Суда и быта".
Семашко послали в набор. Секретарь снова углубился в передовую. Про-
честь ее секретарь решил во что бы то ни стало, из чисто спортивного ин-
тереса, - он не мог взяться за нее в течение двух часов.
Когда он дошел до места: "... Однако содержание последнего пакта та-
ково, что если Лига Наций зарегистрирует его, то придется признать,
что...", к нему подошел "Суд и быт", волосатый мужчина. Секретарь про-
должал читать, нарочно не глядя в сторону "Суда и быта" и делая в пере-
довой ненужные пометки. "Суд и быт" зашел с другой стороны стола и ска-
зал обидчиво:
- Я не понимаю.
- Ну-ну, - пробормотал секретарь, стараясь оттянуть время, - в чем
дело?
- Дело в том, что в среду "Суда и быта" не было, в пятницу "Суда и
быта" не было, в четверг поместили из загона только алиментное дело, а в
субботу снимают процесс, о котором давно пишут во всех газетах, и только
мы...
- Где пишут? - закричал секретарь. - Я не читал.
- Завтра всюду появится, а мы опять опоздаем.
- А когда вам поручили чубаровское дело*, вы что писали? Строки от
вас нельзя было получить. Я знаю. Вы писали о чубаровцах в вечерку.
- Откуда это вы знаете?
- Знаю. Говорили.
- В таком случае я знаю, кто вам говорил. Вам говорил Персицкий, тот
Персицкий, который на глазах у всей Москвы пользуется аппаратом редак-
ции, чтобы давать материал в Ленинград.
- Паша! - сказал секретарь тихо. - Позовите Персицкого.
"Суд и быт" индифферентно сидел на подоконнике. Позади него виднелся
сад, в котором возились птицы и городошники.
Тяжбу "Суда и быта" с Персицким, Персицкого с редакцией и редакции с
"Судом и бытом" разбирали долго. Пришли сотрудники из разных отделов и
образовали кружок. Теперь велась дуэль непосредственно между "Судом и
бытом" и Персицким. Когда конфликт стал чрезмерно острым, секретарь
прекратил его ловким приемом: выкинул шахматы и вместо них поставил реа-
билитировавшийся "Суд и быт". Персицкому было сделано предупреждение.
Наступило самое горячее редакционное время - пять часов. Над разог-
ревшимися пишущими машинками курился дымок. Сотрудники диктовали против-
ными от спешки голосами. Старшая машинистка кричала на негодяев, неза-
метно подкидывавших свои материалы вне очереди. По коридору ходил редак-
ционный поэт в стиле:

Слушай, земля,
Просыпаются реки,
Из шахт,
От пашен,
Станков,
От каждой
Маленькой
Библиотеки
Стоустый слышится рев...

Он ухаживал за машинисткой, скромные бедра которой развязывали его
поэтические чувства. Он уводил ее в конец коридора и у окна, между мест-
комом и женской уборной, говорил слова любви, на которые девушка отвеча-
ла:
- У меня сегодня сверхурочная работа, и я очень занята.
Это значило, что она любит другого.
Тогда поэт уходил домой и писал стихи для души.

Меня манит твой взгляд туманный,
Кавказ сияет предо мной.
Твой рот, твой стан благоуханный...
О я, погубленный тобой...

Поэт путался под ногами и ко всем знакомым обращался с поразительно
однообразной просьбой:
- Дайте десять копеек на трамвай.
За этой суммой он забрел в отдел рабкоров. Потолкавшись среди столов,
за которыми работали читчики, и потрогав руками кипы корреспонденций,
поэт возобновил свои попытки. Читчики, самые суровые в редакции люди (их
сделала такими необходимость прочитывать по сто писем в день, вычерчен-
ных руками, знакомыми больше с топором, малярной кистью или тачкой, не-
жели с пером), - молчали.
Поэт побывал в экспедиции и в конце концов перекочевал в контору. Но
там он не только не получил восьми копеек, а даже подвергся нападению со
стороны комсомольца Авдотьева. Поэту было предложено вступить в кружок
автомобилистов. Предполагалось собрать деньги, купить старый автомобиль
с "кладбища", отремонтировать его под руководством редакционного шофера
и затем основательно, на практике изучить автомобильное дело. Влюбленную
душу поэта заволокло парами бензина. Он сделал два шага в сторону и,
взяв третью скорость, скрылся с глаз.
Авдотьев нисколько не был обескуражен. Он верил в торжество автомо-
бильной идеи. В секретариате он повел борьбу тихой сапой. Это и помешало
секретарю докончить чтение передовой статьи.
- Слушай, Александр Иосифович. Ты подожди, дело серьезное, - сказал
Авдотьев, садясь на секретарский стол, - у нас образовался автомобильный
клуб. Автомобиля еще нет, но мы хотим его купить. Редакция не даст нам
взаймы рублей пятьсот на восемь месяцев?
- Можешь не сомневаться.
- Что? Ты думаешь, мертвое дело?
- Не думаю, а знаю. Сколько уже у вас в кружке членов?
- Уже очень много.
Кружок пока что состоял из одного организатора, но Авдотьев не расп-
ространялся об этом.
- За пятьсот рублей мы покупаем на "кладбище" машину. Егоров уже выс-
мотрел. Ремонт, он говорит, будет стоить не больше пятисот. Всего тыся-
ча. Вот я и думаю набрать двадцать человек, по полсотни на каждого. Зато
будет замечательно. Научимся управлять машиной. Егоров будет шефом. И
через три месяца, к августу, мы все умеем ездить, есть машина, и каждый
по очереди едет куда ему угодно. Можно даже будет целое путешествие со-
вершить!.. Да ты не кривись. Дело совершенно реальное.
- А пятьсот рублей на покупку?
- Даст касса взаимопомощи под проценты. Выплатим. Так что ж, записы-
вать тебя?
Но секретарь был уже лысоват, много работал, находился во власти
семьи и квартиры, любил полежать после обеда на диване и почитать перед
сном "Правду". Он подумал и отказался.
- Ты! - сказал Авдотьев. - Старик! Я тебе покажу марку... Посмотришь,
как мы с ребятами будем разъезжать в машине у тебя под окнами. Нарочно
гудеть будем, чтобы не дать тебе заснуть!
Авдотьев подходил к каждому столу и повторял свои зажигательные речи.
В стариках, которыми он считал всех сотрудников старше двадцати лет, его
слова вызывали сомнительный эффект. Они кисло отбрехивались, напирая на
то, что они уже друзья детей и регулярно платят двадцать копеек в на
благое дело помощи бедным крошкам. Они, собственно, согласились бы всту-
пить в новый клуб, но...
- Что "но"? -кричал Авдотьев. - Если бы автомобиль был сегодня? Да?
Если бы вам положить на стол синий шестицилиндровый "Паккард" за пятнад-
цать копеек в год, а бензин и смазочные материалы за счет прави-
тельства?!
- Иди, иди! - говорили "старички". - Сейчас последний посыл, мешаешь
работать.
Казалось, предприятие Авдотьева терпело полное фиаско. Автомобильная
идея гасла и начинала чадить. Наконец нашелся пионер нового предприятия.
Персицкий с грохотом отскочил от телефона, выслушал Авдотьева и сказал:
- Верное дело. Записываюсь. У тебя уже сколько народу?
Персицкому Авдотьев не стал врать.
- Ты не так подходишь, - сказал Персицкий, - дай лист. Начнем снача-
ла.
И Персицкий вместе с Авдотьевым начали новый обход.
- Ты, старый матрац, - говорил Персицкий голубоглазому юноше, - на
это даже денег не нужно давать. У тебя есть заем двадцать седьмого го-
да*? На сколько? На пятьдесят? Тем лучше. Ты даешь эти облигации в наш
клуб. Из облигаций составляется капитал. К августу мы сможем реализовать
все облигации и купить автомобиль?
- А если моя облигация выиграет? - защищался юноша.
- А сколько ты хочешь выиграть?
- Пятьдесят тысяч.
- На эти пятьдесят тысяч будут куплены автомобили. И если я выиграю -
тоже. И если Авдотьев - тоже. Словом, чья бы облигация ни выиграла, -
деньги идут на машины. Теперь ты понял? Чудак! На собственной машине по-
едешь по Военно-Грузинской дороге! Горы! Дурак!.. А позади тебя на
собственных машинах "Суд и быт" катит, хроника, отдел происшествий и эта
дамочка,