ча?
В тиражном зале устраивали эстраду, приколачивали к стенам плакаты и
лозунги, расставляли деревянные скамьи для посетителей и сращивали
электропровода с тиражными колесами. Письменные столы разместили на кор-
ме, а из каюты машинисток, вперемежку со смехом, слышалось цоканье пишу-
щих машинок. Бледный человек с фиолетовой эспаньолкой ходил по всему па-
роходу и навешивал на соответствующие двери свои эмалированные таблицы:
"Отдел взаимных расчетов", "Личный стол", "Общая канцелярия", "Отдел пе-
чати", "Инструкторский подотдел", "Председатель комиссии", "Машинное от-
деление". К большим табличкам человек с эспаньолкой присобачивал таблич-
ки поменьше: "Без дела не входить", "Приема нет", "Посторонним лицам
вход воспрещается", "Все справки в регистратуре".
Салон первого класса был оборудован под выставку денежных знаков и
бон*. Это вызвало новый взрыв негодования у Галкина, Палкина, Малкина,
Чалкина и Залкинда.
- Где же мы будем обедать? - волновались они. - А если дождь?
- Ой, - сказал Ник. Сестрин своему помощнику, - не могу!.. Как ты ду-
маешь, Сережа, мы не сможем обойтись без звукового оформления?
- Что вы, Николай Константинович! Артисты к ритму привыкли!
Тут поднялся новый галдеж. Могучая кучка пронюхала, что все четыре
стула автор спектакля утащил в свою каюту.
- Так, так, - говорила кучка с иронией, - а мы должны будем репетиро-
вать, сидя на койках, а на четырех стульях будет сидеть Николай Констан-
тинович со своей женой Густой, которая никакого отношения к нашему кол-
лективу не имеет*. Может, мы тоже хотим иметь в поездке своих жен.
С берега на тиражный пароход зло смотрел великий комбинатор. Предста-
вительная фигура Ипполита Матвеевича могла бы сойти за скульптуру "Отча-
яние идола".
Новый взрыв кликов достиг ушей концессионеров.
- Почему же вы мне раньше не сказали?! - кричал член комиссии.
- Откуда же я мог знать, что он заболеет.
- Это черт знает что! Тогда поезжайте в Рабис* и требуйте, чтобы нам
экстренно командировали художника.
- Куда же я поеду? Сейчас шесть часов. Рабис давно закрыт. Да и паро-
ход через полчаса уходит.
- Тогда сами будете рисовать. Раз вы взяли на себя ответственность за
украшение парохода, извольте отдуваться, как хотите.
Остап уже бежал по сходням, расталкивая локтями крючников, барышень и
просто любопытных. При входе его задержали.
- Пропуск!
- Да мне к этому гражданину.
- Все равно. Пропуск надо.
- Товарищ! - заорал Бендер. - Вы! Вы! Толстенький! Которому художник
нужен!
Через пять минут великий комбинатор сидел в белой каюте толстенького
заведующего хозяйством плавучего тиража и договаривался об условиях ра-
боты.

- Значит, товарищ, - говорил толстячок, - нам от вас потребуется сле-
дующее: исполнение художественных плакатов, надписей и окончание транс-
паранта. Наш художник начал его делать и заболел. Мы его оставили здесь
в больнице. Ну и, конечно, общее наблюдение за художественной частью.
Можете вы это взять на себя? Причем предупреждаю - работы много.
- Да, я могу это взять на себя. Мне приходилось выполнять такую рабо-
ту.

- И вы можете сейчас же с нами ехать?
- Это будет трудновато, но я постараюсь.
Большая и тяжелая гора свалилась с плеч заведующего хозяйством. Испы-
тывая детскую легкость, толстячок смотрел на нового художника лучезарным
взглядом.
- Ваши условия? - спросил Остап дерзко. - Имейте в виду, я не похо-
ронная контора.
- Условия сдельные. По расценкам Рабиса.
Остап поморщился, что стоило ему большого труда.
- Но, кроме того, еще бесплатный стол, - поспешно добавил толстунчик,
- и отдельная каюта.
- В каком же классе?
- Во втором. Впрочем, можно и в первом. Я вам это устрою.
- А обратный проезд?
- На ваши средства. Не имеем кредитов.
- Ну, ладно, - сказал Остап со вздохом, - соглашаюсь. Но со мною еще
мальчик-ассистент.
- Насчет мальчика вот я не знаю. На мальчика кредита не отпущено. На
свой счет - пожалуйста. Пусть живет в вашей каюте.
- Ну, пускай по-вашему. Мальчишка у меня шустрый. Привык к спартанс-
кой обстановке. Кормить вы его будете?
- Пусть приходит на кухню. Там посмотрим.
Остап получил пропуск на себя и на шустрого мальчика, положил в кар-
ман ключ от каюты и вышел на горячую палубу. Остап чувствовал немалое
удовлетворение при прикосновении к ключу. Это было первый раз в его бур-
ной жизни. Ключ и квартира были. Не было только денег. Но они находились
тут же, рядом, в стульях. Великий комбинатор, заложив руки в карманы,
гулял вдоль борта, якобы не замечая оставшегося на берегу Воробьянинова.
Ипполит Матвеевич сперва делал знаки молча, а потом даже осмелился
попискивать. Но Бендер был глух. Повернувшись спиною к председателю кон-
цессии, он внимательно следил за процедурой опускания гидравлического
пресса в трюм.
Делались последние приготовления к отвалу. Агафья Тихоновна, она же
Мура, постукивая кегельными ножками, бегала из своей каюты на корму,
смотрела в воду, громко делилась своими восторгами с виртуозом-балалаеч-
ником и всем этим вносила смущение в ряды почтенных деятелей тиражного
предприятия.
Пароход дал второй гудок. От страшных звуков сдвинулись облака. Солн-
це побагровело и свалилось за горизонт. В верхнем городе зажглись лампы
и фонари. С рынка в Почаевском овраге донеслись хрипы граммофонов, сос-
тязавшихся перед последними покупателями. Оглушенный и одинокий Ипполит
Матвеевич что-то кричал, но его не было слышно. Лязг лебедки губил все
остальные звуки.
Остап Бендер любил эффекты. Только перед третьим гудком, когда Иппо-
лит Матвеевич уже не сомневался в том, что брошен на произвол судьбы,
Остап заметил его.
- Что же вы стоите, как засватанный*. Я думал, что вы уже давно на
пароходе! Сейчас сходни снимают! Бегите скорей! Пропустите этого гражда-
нина! Вот пропуск!
Ипполит Матвеевич, почти плача, взбежал на пароход.
- Вот это ваш мальчик? - спросил завхоз подозрительно.
- Мальчик, - сказал Остап, - разве плох? Типичный мальчик. Кто ска-
жет, что это девочка, пусть первый бросит в меня камень!
Толстяк угрюмо отошел.
- Ну, Киса, - заметил Остап, - придется с утра сесть за работу. Наде-
юсь, что вы сможете разводить краски. А потом вот что: я художник, окон-
чил ВХУТЕМАС*, а вы мой помощник. Если вы думаете, что это не так, то
скорее бегите назад, на берег.
Черно-зеленая пена вырвалась из-под кормы. Пароход дрогнул, всплесну-
ли медные тарелки, флейты, корнеты, тромбоны и басы затрубили чудный
марш, и город, поворачиваясь и балансируя, перекочевал на левый борт.
Продолжая дрожать, пароход стал по течению и быстро побежал в темноту.
Позади качались звезды, лампы и портовые разноцветные знаки. Через мину-
ту пароход отошел настолько, что городские огни стали казаться застывшим
на месте ракетным порошком.
Еще слышался ропот работающих "ундервудов", а природа и Волга брали
свое. Нега охватила всех плавающих на пароходе "Скрябин". Члены тиражной
комиссии томно прихлебывали чай. На первом заседании месткома, происхо-
дившем на носу, царила нежность. Так шумно дышал теплый ветер, так мягко
полоскалась у бортов водичка, так быстро пролетали по бокам парохода
черные очертания берегов, что председатель месткома, человек вполне по-
ложительный, открывший рот для произнесения речи об условиях труда в не-
обычной обстановке, неожиданно для всех и для самого себя запел:

Пароход по Волге плавал,
Волга русская река...

А остальные суровые участники заседания пророкотали припев:

Сире-энь цвяте-от*...

Резолюция по докладу председателя месткома так и не была вынесена.
Раздавались звуки пианино. Заведующий музыкальным сопровождением Х. Ива-
нов, чувствуя нежность ко всем, извлекал из инструмента самые лирические
ноты. Виртуоз плелся за Мурочкой и, не находя собственных слов для выра-
жения любви, бормотал слова романса:
- Не уходи. Твои лобзанья жгучи, я лаской страстною еще не утомлен. В
ущельях гор не просыпались тучи, звездой жемчужною не гаснул небоск-
лон*...
Симбиевич-Синдиевич, уцепившись за поручни, созерцал небесную бездну.
По сравнению с ней вещественное оформление "Женитьбы" казалось ему воз-
мутительным свинством. Он с гадливостью посмотрел на свои руки, прини-
мавшие ярое участие в вещественном оформлении классической комедии.
В момент наивысшего томления расположившиеся на корме Галкин, Палкин,
Малкин, Чалкин и Залкинд ударили в свои аптекарские и пивные принадлеж-
ности. Они репетировали. Мираж рассеялся сразу. Агафья Тихоновна зевнула
и, не обращая внимания на виртуоза-вздыхателя, пошла спать. В душах
месткомовцев снова зазвучал гендоговор, и они взялись за резолюцию. вет-
ром, снова пылал фейерверочный императорский вензель.
- А думаете ли вы, Елена Станиславовна, - продолжал неугомонный
"Женитьбы" не так уж плохо. Раздраженный голос из темноты звал Жоржетту
Тираспольских на совещание к режиссеру. В деревнях лаяли собаки. Стало
свежо.
В каюте первого класса Остап, лежа с башмаками на кожаном диване и
задумчиво глядя на пробочный пояс, обтянутый зеленой парусиной, допраши-
вал Ипполита Матвеевича:
- Вы умеете рисовать? Очень жалко. Я, к сожалению, тоже не умею.
Он подумал и продолжал:
- А буквы вы умеете рисовать? Тоже не умеете? Совсем нехорошо! Ведь
мы-то попали сюда как художники. Ну, дня два можно будет мотать, а потом
выкинут. За эти два дня мы должны успеть сделать все, что нам нужно. По-
ложение несколько затруднилось. Я узнал, что стулья находятся в каюте
режиссера. Но и это, в конце концов, не страшно. Важно то, что мы на па-
роходе. Пока нас не выкинули, все стулья должны быть осмотрены. Сегодня
уже поздно. Режиссер спит в своей каюте.

Глава XXXV. Нечистая пара

Наутро первым на палубе оказался репортер Персицкий. Он успел уже
принять душ и посвятить десять минут гимнастическим экзерсисам. Люди еще
спали, но река жила, как днем. Шли плоты - огромные поля бревен с избами
на них. Маленький злой буксир, на колесном кожухе которого дугой было
выписано его имя - "Повелитель бурь", тащил за собой три нефтяные баржи,
связанные в ряд. Пробежал снизу быстрый почтовик "Красная Латвия".
"Скрябин" обогнал землечерпательный караван и, промеряя глубину полоса-
теньким шестом, стал описывать дугу, заворачивая против течения.
Персицкий приложился к биноклю и стал обозревать пристань.
- Бармино, - прочел он пристанскую вывеску.
На пароходе стали просыпаться. На пристань полетела гирька со шпага-
том. На этой леске пристанские ребята потащили к себе толстый конец при-
чального каната. Винты завертелись в обратную сторону. Полреки рябилось
шевелящейся пеной. "Скрябин" задрожал от резких ударов винта и всем бо-
ком пристал к дебаркадеру. Было еще рано. Поэтому тираж решили начать в
десять часов.
Служба на "Скрябине" начиналась, словно бы и на суше, аккуратно в де-
вять. Никто не изменил своих привычек. Тот, кто на суше опаздывал на
службу, опаздывал и здесь, хотя спал в самом же учреждении. К новому ук-
ладу походные штаты Наркомфина привыкли довольно быстро. Курьеры подме-
тали каюты с тем же равнодушием, с каким подметали канцелярии в Москве.
Уборщицы разносили чай, бегали с бумажками из регистратуры в личный
стол, ничуть не удивляясь тому, что личный стол помещается на корме, а
регистратура на носу. Из каюты взаимных расчетов несся кастаньетный звук
счетов и скрежетанье арифмометра. Под капитанской рубкой кого-то распе-
кали.
Великий комбинатор, обжигая босые ступни о верхнюю палубу, ходил вок-
руг длинной узкой полосы кумача, малюя на ней лозунг, с текстом которого
он поминутно сверялся по бумажке:
"Все - на тираж. Каждый трудящийся должен иметь в кармане облигацию
госзайма".
Великий комбинатор старался, но отсутствие способностей все-таки ска-
зывалось. Надпись поползла вниз, и кусок кумача, казалось, был испорчен
безнадежно. Тогда Остап, с помощью мальчика Кисы, перевернул дорожку на-
изнанку и снова принялся малевать. Теперь он стал осторожнее. Прежде чем
наляпывать буквы, он отбил вымеленной веревочкой две параллельных линии
и, тихо ругая неповинного Воробьянинова, приступил к изображению слов.
Ипполит Матвеевич добросовестно выполнял обязанности мальчика. Он
сбегал вниз за горячей водой, растапливал клей, чихая, сыпал в ведерко
краски и угодливо заглядывал в глаза взыскательного художника*. Готовый
и высушенный лозунг концессионеры снесли вниз и прикрепили к борту. Про-
ходивший мимо капитан, человек спокойный, с обвислыми запорожскими уса-
ми, остановился и покрутил головой.
- А это уже не дело, - сказал он, - зачем гвоздями к перилам приби-
вать? На какие средства после вас пароход ремонтировать?
Капитан был удручен. Еще никогда на его пароходе не висели таблички
"Без дела не входить" и "Приема нет", никогда на палубе не стояли пишу-
щие машинки, никогда не играли на кружках Эсмарха, один вид которых при-
водил застенчивого капитана в состояние холодного негодования.
Из кают вышел заспанный кинооператор Полкан. Он долго пристраивал
свой аппарат, оглядывая горизонты и, отвернувшись от толпы, уже собрав-
шейся у пристани, накрутил метров десять с заведующего личным столом.
Заведующий, для пущей натуральности, пытался непринужденно прогуливаться
перед аппаратом, но Полкан этому воспротивился.
- Вы, товарищ, не выходите за рамку. Стойте на месте. И руками не ше-
велите, пожалуйста.
Заведующий сложил руки на груди и в таком монументальном виде был
заснят. После этого Полкан удалился в свою лабораторию.
Толстячок, нанявший Остапа, сбежал на берег и оттуда осмотрел работу
нового художника. Буквы лозунга были разной толщины и несколько скошены
в разные стороны. Толстяк подумал, что новый художник, при его самоуве-
ренности, мог бы приложить больше стараний, но выхода не было - приходи-
лось довольствоваться и этим.
В половине десятого на берег сошел духовой оркестр и принялся выду-
вать горячительные марши. На звуки музыки со всего Бармина сбежались де-
ти, а за ними из яблоневых садов двинули мужики и бабы. Оркестр гремел
до тех пор, покуда на берег не сошли члены тиражной комиссии. На берегу
начался митинг. С крыльца чайной Коробкова* полились первые звуки докла-
да о международном положении.
Колумбовцы глазели на собрание с парохода. Оттуда видны были белые
платочки баб, опасливо стоявших поодаль от крыльца, недвижимая толпа му-
жиков, слушавших оратора, и сам оратор, время от времени взмахивавший
руками. Потом заиграла музыка. Оркестр повернулся и, не переставая иг-
рать, двинулся к сходням. За ним повалила толпа.
- Одну минуту! - закричал с борта толстячок. - Сейчас, товарищи, мы
будем производить тираж выигрышного займа. Присутствовать могут все. По-
этому просим всех на пароход. По окончании тиража состоится концерт. А
потому просьба по окончании тиража не расходиться, а собраться на берегу
и оттуда смотреть. Артисты будут играть на палубе!
Оркестр заиграл снова и, толкая друг друга, все побежали на пароход и
спустились в прохладный тиражный зал. Тиражная комиссия и включенные в
нее представители села Бармина разместились на эстраде. Члены комиссии
сделали это с достоинством, выработанным привычкой к подобного рода це-
ремониям. Представители же села (их было двое), в лаптях и полосатых си-
них рубашках, серьезно, с таким видом, как будто бы они шли молотить,
направились к столу и сели с краю.
- Прошу представителя РКИ*, - сказал председатель комиссии, - осмот-
реть печати, наложенные на тиражную машину.
Представитель РКИ нагнулся, осторожно потрогал печати рукой и заявил:
- Печати в полном порядке!
- Желающие могут удостовериться в целости печатей.
После осмотра из публики был затребован ребенок.
- И вот, товарищи, ребенок на глазах у всех будет вынимать из этих
шести цилиндров по одному билету. На каждом из них есть одна цифра. Все
шесть цифр вместе составят цифру той облигации, которая выиграла. Сей-
час, товарищи, будет производиться розыгрыш двадцатирублевых выигрышей.
Имеющие облигации - пускай следят. Не имеющие - могут приобрести их тут
же на пароходе.
Касса завертелась, моргая стеклянными своими окошечками. Потом оста-
новилась. Босой мальчик с каменным лицом опускал руку поочередно в каж-
дый цилиндр, вынимал оттуда похожие на папиросы билетные трубочки и от-
давал их членам комиссии.
- Выиграла облигация номер 0703418 во всех пяти сериях.
И тиражный аппарат методически выбрасывал комбинации цифр. Касса обо-
рачивалась, медленно останавливалась. Мальчик запускал руку, оглашались
номера выигравших облигаций, барминцы внимательно смотрели и слушали, о
звуковое оформление, возбужденное процессом розыгрыша, обзавелось
вскладчину одной облигацией и после каждого возглашения облегченно взды-
хало.
- Слава богу, не наш номер!
- Чему же вы радуетесь? - удивился Ник. Сестрин. - Ведь вы же не вы-
играли!
- Охота получать двадцать рублей! - кричала могучая пятерка. - На эту
же облигацию можно выиграть пятьдесят тысяч. Прямой расчет.
- Вы вот что, друзья мои, - сказал режиссер, - до крупных выигрышей
еще далеко, и делать вам здесь нечего. Идите готовиться к выступлению.
Прибежал на минуту Остап, убедился в том, что все обитатели парохода
сидят в тиражном зале и, сказав: "Электричество плюс детская невинность*
- полная гарантия добропорядочности фирмы", - снова убежал на палубу.
- Воробьянинов! - шепнул он. - Для вас срочное дело по художественной
части. Станьте у выхода из коридора первого класса и стойте. Если кто
будет подходить - пойте погромче.
Старик опешил.
- Что же мне петь?
- Уж во всяком случае не "Боже, царя храни". Что-нибудь страстное -
"Яблочко" или "Сердце красавицы". Но предупреждаю, если вы вовремя не
вступите со своей арией!.. Это вам не Экспериментальный театр! Голову
оторву.
Великий комбинатор, пришлепывая босыми пятками, вбежал в коридор, об-
шитый вишневыми панелями. На секунду большое зеркало в конце коридора
отразило фигуру Бендера. Он читал табличку на двери: "Ник. Сестрин. Ре-
жиссер театра Колумба". Вслед за тем зеркало очистилось. Затем в зеркале
снова появился великий комбинатор. В руке он держал стул с гнутыми нож-
ками. Он промчался по коридору, замедлив шаги, вышел на палубу и, перег-
лянувшись с Ипполитом Матвеевичем, понес стул наверх к рубке рулевого. В
стеклянной будочке рулевого не было никого. Остап отнес стул на корму и
наставительно сказал:
- Стул будет стоять здесь до ночи. Я все обдумал. Здесь почти никто
не бывает, кроме нас. Давайте прикроем стул плакатами, а когда стемнеет
- спокойно ознакомимся с его содержимым.
Через минуту стул, заваленный фанерными листами и лоскутьями кумача,
перестал быть виден.
Ипполита Матвеевича снова охватила золотая лихорадка.
- А почему бы не отнести его в нашу каюту? - спросил он нетерпеливо.
- Мы б его вскрыли сейчас же. И если бы нашли бриллианты, то сейчас же
на берег...
- А если бы не нашли? Тогда что? Куда его девать? Или, может быть,
отнести его назад к гражданину Сестрину и вежливо сказать: извините,
мол, мы у вас стульчик украли, но, к сожалению, ничего в нем не нашли,
так что, мол, получите назад в несколько испорченном виде! Так бы вы
поступили?