Позвольте, Яков Менелаевич, мне же в Московском отделении Ленинг-
радского общества драматических писателей и оперных композиторов...
- Ну, что я с вами сделаю?.. Нет, не дам! Вам что, товарищ?
Хунтов, почувствовав, что администратор дрогнул, снова залопотал:
- Поймите же, Яков Менелаевич, Московское отделение Ленинградского
общества драматических писателей и оперных компози...
Этого администратор не перенес. Всему есть предел. Ломая карандаши и
хватаясь за телефонную трубку, Менелаевич нашел для Хунтова место у са-
мой люстры.
- Скорее, - крикнул он Остапу, - вашу бумажку.
- Два места, - сказал Остап очень тихо, - в партере.
- Кому?
- Мне.
- А кто вы такой, чтоб я вам давал места?
- А я все-таки думаю, что вы меня знаете.
- Не узнаю.
Но взгляд незнакомца был так чист, так ясен, что рука администратора
сама отвела Остапу два места в одиннадцатом ряду.
- Ходят всякие, - сказал администратор, пожимая плечами, очередному
умслопогасу, - кто их знает, кто они такие... Может быть, он из Наркомп-
роса?.. Кажется, я его видел в Наркомпросе... Где я его видел?
И, машинально выдавал пропуска счастливым теа и кинокритикам, притих-
ший Яков Менелаевич продолжал вспоминать, где он видел эти чистые глаза.
Когда все пропуска были выданы и в фойе уменьшили свет, Яков Менелае-
вич вспомнил: эти чистые глаза, этот уверенный взгляд он видел в Таганс-
кой тюрьме в 1922 году, когда и сам сидел там по пустяковому делу*.
Театр Колумба помещался в особняке. Поэтому зрительный зал его был
невелик, фойе непропорционально огромны, курительная ютилась под лестни-
цей. На потолке была изображена мифологическая охота. Театр был молод и
занимался дерзаниями в такой мере, что был лишен субсидии. Существовал
он второй год и жил, главным образом, летними гастролями.
Из одиннадцатого ряда, где сидели концессионеры, послышался смех. Ос-
тапу понравилось музыкальное вступление, исполненное оркестрантами на
бутылках, кружках Эсмарха*, саксофонах и больших полковых барабанах.
Свистнула флейта, и занавес, навевая прохладу, расступился.
К удивлению Воробьянинова, привыкшего к классической интерпретации
"Женитьбы"*, Подколесина на сцене не было. Порыскав глазами, Ипполит
Матвеевич увидел свисающие с потолка фанерные прямоугольники, выкрашен-
ные в основные цвета солнечного спектра. Ни дверей, ни синих кисейных
окон не было. Под разноцветными прямоугольниками танцевали дамочки в
больших, вырезанных из черного картона шляпах. Бутылочные стоны вызвали
на сцену Подколесина, который резался в толпу дамочек верхом на Степане.
Подколесин был наряжен в камергерский мундир. Разогнав дамочек словами,
которые в пьесе не значились, Подколесин возопил:
- Степа-ан!
Одновременно с этим он прыгнул в сторону и замер в трудной позе.
Кружки Эсмарха загремели.
- Степа-а-ан! - повторил Подколесин, делая новый прыжок.
Но так как Степан, стоящий тут же и одетый в барсовую шкуру, не отк-
ликался, Подколесин трагически спросил:
- Что же ты молчишь, как Лига Наций?
- Оченно я Чемберлена испужался, - ответил Степан, почесывая барсовую
шкуру.
Чувствовалось, что Степан оттеснит Подколесина и станет главным пер-
сонажем осовремененной пьесы.
- Ну что, шьет портной сюртук?
Прыжок. Удар по кружкам Эсмарха. Степан с усильем сделал стойку на
руках и в таком положении ответил:
- Шьет.
Оркестр сыграл попурри из "Чио-чио-сан". Все это время Степан стоял
на руках. Лицо его залилось краской.
- А что, - спросил Подколесин, - не спрашивал ли портной, на что,
мол, барину такое хорошее сукно?
Степан, который к тому времени сидел уже в оркестре и обнимал дириже-
ра, ответил:
- Нет, не спрашивал. Разве он депутат английского парламента?
- А не спрашивал ли портной, не хочет ли, мол, барин жениться?
- Портной спрашивал, не хочет ли, мол, барин платить алименты!
После этого свет погас, и публика затопала ногами. Топала она до тех
пор, покуда со сцены не послышался голос Подколесина:
- Граждане! Не волнуйтесь! Свет потушили нарочно, по ходу действа.
Этого требует вещественное оформление.
Публика покорилась. Свет так и не зажигался до конца акта. В полной
темноте гремели барабаны. С фонарями прошел отряд военных в форме гости-
ничных швейцаров. Потом, как видно, на верблюде, приехал Кочкарев. Су-
дить обо всем этом можно было из следующего диалога:
- Фу, как ты меня испугал! А еще на верблюде приехал!
- Ах, ты заметил, несмотря на темноту?! А я хотел преподнести тебе
сладкое вер-блюдо!
В антракте концессионеры прочли афишу.

ЖЕНИТЬБА
текст - Н. В. Гоголя
стихи - М. Шершеляфамова
литмонтаж - И. Антиохийского
музыкальное сопровождение - Х. Иванова
Автор спектакля - Ник. Сестрин

Вещественное оформление - Симбиевич-Синдиевич. Свет - Платон
Плащук. Звуковое оформление - Галкина, Палкина, Малкина, Чалкина
и Залкинда. Грим - мастерской КРУЛТ. Парики - Фома Кочура. Мебель
- древесных мастерских ФОРТИНБРАСА при УМСЛОПОГАСЕ им. Валтаспра.
Инструктор акробатики - Жоржетта Тираспольских. Гидравлический
пресс под управлением монтера Мечникова.
Афиша набрана, сверстана и отпечатана в школе ФЗУ КРУЛТ*.

- Вам нравится? - робко спросил Ипполит Матвеевич.
- А вам?
Ипполит Матвеевич побоялся и сказал:
- Очень интересно, только Степан какой-то странный.
- А мне не понравилось, - сказал Остап, - в особенности то, что ме-
бель у них каких-то мастерских ВОГОПАСА*. Не приспособили ли они наши
стулья на новый лад?
Эти опасения оказались напрасными. В начале же второго акта все четы-
ре стула были вынесены на сцену неграми в цилиндрах.
Сцена сватовства вызвала наибольший интерес зрительного зала. В ту
минуту, когда на протянутой через весь зал проволоке начала спускаться
Агафья Тихоновна, страшный оркестр Х. Иванова произвел такой шум, что от
него одного Агафья Тихоновна должна была бы упасть на публику. Но Агафья
держалась на сцене прекрасно. Она была в трико телесного цвета и в мужс-
ком котелке. Балансируя зеленым зонтиком с надписью: "Я хочу Подколеси-
на", она переступала по проволоке, и снизу всем были видны ее грязные
пятки. С проволоки она спрыгнула прямо на стул. Одновременно с этим все
негры, Подколесин, Кочкарев в балетных пачках и сваха в костюме вагоно-
вожатого сделали обратное сальто. Затем все отдыхали пять минут, для
сокрытия чего был снова погашен свет.
Женихи были очень смешны - в особенности Яичница. Вместо него выноси-
ли большую яичницу на сковороде. На моряке была мачта с парусом.
Напрасно купец Стариков кричал, что его душат патент и уравнительные.
Он не понравился Агафье Тихоновне. Она вышла замуж за Степана. Оба при-
нялись уписывать яичницу, которую подал им обратившийся в лакея Подколе-
син. Кочкарев с Феклой спели куплеты про Чемберлена и про алименты, ко-
торые британский министр взимает у Германии. На кружках Эсмарха сыграли
отходную. И занавес, навевая прохладу, захлопнулся.
- Я доволен спектаклем, - сказал Остап, - стулья в целости. Но нам
медлить нечего. Если Агафья Тихоновна будет ежедневно на него гукаться,
то он недолго проживет.
Молодые люди в фасонных пиджаках, толкаясь и смеясь, вникали в тон-
кости вещественного и звукового оформления.
На лестнице раздавался снисходительный голос Хунтова.
- Да. Я пишу оперу. В Московском отделении Ленинградского общества
драматических писателей и оперных композиторов мне говорили...
И долго еще расходившаяся публика слышала барабанную дробь человека,
созвучного эпохе:
- Согласитесь с тем, что Московское отделение Ленинградского общества
драматических писателей и оперных композиторов...
- Ну, - сказал Остап, - вам, Кисочка, надо бай-бай. Завтра с утра
нужно за билетами становиться. Театр в семь вечера выезжает ускоренным в
Нижний. Так что вы берите два жестких места для сидения до Нижнего,
Курской дороги. Не беда - посидим. Всего одна ночь.
На другой день весь театр Колумба сидел в буфете Курского вокзала.
Симбиевич-Синдиевич, приняв меры к тому, чтобы вещественное оформление
пошло этим же поездом, закусывал за столиком. Вымочив в пиве усы, он
тревожно спрашивал монтера:
- Что, гидравлический пресс не сломают в дороге?
- Беда с этим прессом, - отвечал Мечников, - работает он у нас пять
минут, а возить его целое лето придется.
- А с "прожектором времен" тебе легче было, из пьесы "Порошок идеоло-
гии"?
- Конечно, легче. Прожектор хоть и больше был, но зато не такой лом-
кий.

За соседним столиком сидела Агафья Тихоновна - молоденькая девушка с
ногами твердыми и блестящими, как кегли. Вокруг нее хлопотало звуковое
оформление - Галкин, Палкин, Малкин, Чалкин и Залкинд.
- Вы вчера мне не в ногу подавали, - жаловалась Агафья Тихоновна, - я
так свалиться могу.
Звуковое оформление загалдело.
- Что ж делать! Две кружки лопнули!
- Разве теперь достанешь заграничную кружку Эсмарха? - кричал Галкин.
- Зайдите в Госмедторг*. Не то что кружки Эсмарха - термометра купить
нельзя! - поддержал Палкин.
- А вы разве и на термометрах играете*? - ужаснулась девушка.
- На термометрах мы не играем, - заметил Залкинд, - но из-за этих
проклятых кружек прямо-таки заболеваешь - приходится мерить температуру.
Автор спектакля и главный режиссер Ник. Сестрин прогуливался с женою
по перрону. Подколесин с Кочкаревым хлопнули по три рюмки и наперебой
ухаживали за Жоржеттой Тираспольских.
Концессионеры, пришедшие за два часа до отхода поезда, совершали уже
пятый рейс вокруг сквера, разбитого перед вокзалом.
Голова у Ипполита Матвеевича кружилась. Погоня за стульями входила в
решающую стадию. Удлиненные тени лежали на раскаленной мостовой. Пыль
садилась на мокрые потные лица. Подкатывали пролетки, пахло бензином,
наемные машины высаживали пассажиров. Навстречу им выбегали Ермаки Тимо-
феевичи, уносили чемоданы, и овальные их бляхи сияли на солнце. Муза
дальних странствий хватала за горло.
- Ну, пойдем и мы, - сказал Остап.
Ипполит Матвеевич покорно повернулся. Тут он столкнулся лицом к лицу
с гробовых дел мастером Безенчуком.
- Безенчук! - сказал он в крайнем удивлении. - Ты как сюда попал?
Безенчук снял шапку и радостно остолбенел.
- Господин Воробьянинов! - закричал он. - Почет дорогому гостю!
- Ну, как дела?
- Плохи дела, - ответил гробовых дел мастер.
- Что же так?
- Клиента ищу. Не идет клиент.
- "Нимфа" перебивает?
- Куды ей! Она меня разве перебьет? Случаев нет. После вашей тещеньки
один только Пьер и Константин перекинулся.
- Да что ты говоришь? Неужели умер?
- Умер, Ипполит Матвеевич. На посту своем умер. Брил аптекаря нашего
Леопольда и умер. Люди говорили, разрыв внутренности произошел, а я так
думаю, что покойник от этого аптекаря лекарством надышался и не выдер-
жал.
- Ай-яй-яй, - бормотал Ипполит Матвеевич, - ай-яй-яй. Ну что ж, зна-
чит, ты его и похоронил?
- Я и похоронил. Кому ж другому? Разве "Нимфа", туды ее в качель,
кисть дает?
- Одолел, значит?
- Одолел. Только били меня потом. Чуть сердце у меня не выбили. Мили-
ция отняла. Два дня лежал. Спиртом лечился.
- Растирался?
- Нам растираться не к чему.
- А сюда тебя зачем принесло?
- Товар привез.
- Какой же товар?
- Свой товар. Проводник знакомый помог провезти задаром в почтовом
вагоне. По знакомству.
Ипполит Матвеевич только сейчас заметил, что поодаль от Безенчука на
земле стоял штабель гробов. Один из них Ипполит Матвеевич быстро опоз-
нал. Это был большой дубовый и пыльный гроб с безенчуковской витрины.
- Восемь штук, - сказал Безенчук самодовольно, - один к одному. Как
огурчики.
- А кому тут твой товар нужен? Тут своих мастеров довольно.
- А гриб?
- Какой гриб?
- Эпидемия. Мне Прусис сказал, что в Москве гриб свирепствует, что
хоронить людей не в чем. Весь материал перевели. Вот я и решил дела поп-
равить.
Остап, прослушавший весь этот разговор с любопытством, вмешался.
- Слушай, ты, папаша. Это в Париже грипп свирепствует.
- В Париже?
- Ну да. Поезжай в Париж. Там подмолотишь! Правда, будут некоторые
затруднения с визой, но ты, папаша, не грусти. Если Бриан тебя полюбит,
ты заживешь недурно - устроишься лейб-гробовщиком при парижском муници-
палитете. А здесь и своих гробовщиков хватит.
Безенчук дико огляделся. Действительно. На площади, несмотря на уве-
рения Прусиса, трупы не валялись, люди бодро держались на ногах, и неко-
торые из них даже смеялись.
Поезд давно уже унес и концессионеров, и театр Колумба, и прочую пуб-
лику, а Безенчук все еще стоял ошалело над своими гробами.
В наступившей темноте его глаза горели желтым неугасимым огнем.


Часть третья
Сокровища мадам Петуховой

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Глава XXXIV. Волшебная ночь на Волге

Влево от пассажирских дебаркадеров Волжского Государственного речного
пароходства, под надписью "Чаль за кольцы, решетку береги, стены не ка-
сайся", стоял великий комбинатор со своим другом и ближайшим помощником
Кисой Воробьяниновым.
Страдальческие крики пароходов пугали предводителя. В последнее время
он стал пуглив, как кролик. Ночь, проведенная без сна в жестком вагоне
почтового поезда Москва - Нижний Новгород, оставила на лице Ипполита
Матвеевича тени, пятна и пыльные морщины.
Над пристанями хлопали флаги. Дым, курчавый, как цветная капуста, ва-
лил из пароходных труб. Шла погрузка парохода "Антон Рубинштейн", стояв-
шего у дебаркадера №2. Грузчики вонзали железные когти* в тюки хлопка.
На пристани выстроились в каре чугунные горшки, лежали мокросоленые ко-
жи, бунты проволоки, ящики с листовым стеклом, клубки сноповязального
шпагата, жернова, двухцветные костистые сельскохозяйственные машины, де-
ревянные вилы, обшитые дерюгой корзинки с молодой черешней и сельдяные
бочки.
У дебаркадера №4 стоял теплоход "Парижская коммуна". Вниз по реке он
должен был уйти по расписанию только в шесть часов вечера, но уже и те-
перь, в одиннадцатом часу, по его белым опрятным палубам прогуливались
пассажиры, приехавшие утром из Москвы.
"Скрябина" не было. Это очень беспокоило Ипполита Матвеевича.
- Что вы переживаете? - спросил Остап. - Вообразите себе, что "Скря-
бин" здесь. Ну, как вы на него попадете? Если бы у нас даже были деньги
на покупку билета, то и тогда бы ничего не вышло. Пароход этот пассажи-
ров не берет.
Остап еще в поезде успел побеседовать с завгидропрессом, монтером
Мечниковым, и узнал от него все. Пароход "Скрябин", заарендованный Нар-
комфином, должен был совершить рейс от Нижнего до Царицына, останавлива-
ясь у каждой пристани и производя тираж выигрышного займа. Для этого из
Москвы выехало целое учреждение - тиражная комиссия, канцелярия, духовой
оркестр, виртуоз-балалаечник, радиоинженер, кинооператор, корреспонденты
центральных газет и театр Колумба. Театру предстояло в пути показывать
пьесы, в которых популяризовалась идея госзаймов. До Царицына театр пос-
тупал на полное довольствие тиражной комиссии, а затем собирался на свой
страх и риск совершить большую гастрольную поездку по Кавказу со своей
"Женитьбой".
"Скрябин" опоздал. Обещали, что он придет из затона, где делались
последние приготовления, только к вечеру. Поэтому весь аппарат, прибыв-
ший из Москвы, в ожидании погрузки устроил бивак на пристани.
Нежные девушки с чемоданчиками и портпледами сидели на бунтах прово-
локи, сторожа свои ундервуды и с опасением поглядывая на крючников. На
жернове примостился гражданин с фиолетовой эспаньолкой. На коленях у не-
го лежала стопка эмалированных дощечек. На верхней из них любопытный мог
бы прочесть: "Отдел взаимных расчетов". Письменные столы на тумбах и
другие столы, более скромные, стояли друг на друге. У запечатанного нес-
гораемого шкафа прогуливался часовой. Корреспондент ТАСС уже устроился
на краю пристани и, свесив ноги за борт, удил рыбу. Рыба не шла, и кор-
респондент досадливо крякал, меняя наживку. Представитель "Станка" Пер-
сицкий смотрел в цейсовский бинокль с восьмикратным увеличением на тер-
риторию ярмарки, потом потоптался, выяснил, что до прихода "Скрябина"
остается еще часов пять, и на Кремлевском "элеваторе" поднялся в город*.
За пять часов можно было набрать уйму материалов - дать очерк о городе,
о радиолаборатории Бонч-Бруевича* и о последствиях наводнения*...
Под сенью гидравлического пресса на воробьяниновском стуле сидела
Агафья Тихоновна и флиртовала с виртуозом-балалаечником, корректным мо-
лодым человеком с европейской выправкой. Виртуоз чувствовал себя в
родственной среде прекрасно. Он грациозно уселся на один из воробьяни-
новских стульев, совершенно не обращая внимания на то, что Галкин, Пал-
кин, Малкин, Чалкин и Залкинд вынуждены были все впятером довольство-
ваться только двумя стульями.

Вокруг стульев, как шакалы, расхаживали концессионеры. Остапа особен-
но возмущал виртуоз-балалаечник.
- Что это за чижик? - шептал он Ипполиту Матвеевичу. - Всякий дурак
сидит на ваших стульях. Все это плоды вашего пошлого кобелирования.
- Что вы ко мне пристали? - захныкал Воробьянинов. - Я даже такого
слова не знаю - кобелировать.
- Напрасно. Кобелировать - это значит ухаживать за молодыми девушками
с нечистыми намерениями. Отпирательства ваши безнадежны. Лиза мне все
рассказала. Вся Москва покатывается со смеху. Все знают о вашем кобеля-
же.
Компаньоны, тихо переругиваясь, кружили вокруг стульев.
Галкин, Палкин, Малкин, Чалкин и Залкинд делали прогнозы в будущее.
Малкин не верил в доброкачественность тиражных обедов.
- В контракте, - говорил он, - надо было указать число блюд и коли-
чество калорий. По правилу, мы должны приравниваться к металлистам - не
меньше 4000 калорий в обед.
Галкин и Палкин держались более оптимистических взглядов.
- Зато здесь икра дешева, - сообщили они, - и рыба.
- А воздух какой! - закричал Чалкин. - Морской воздух!
- Тем более, - сказал тонкий, как кнут, Залкинд. - При таком воздухе
беспрерывно хочется есть. Мне уже сейчас хочется.
- До Царицына мы не пропадем. Кормить будут.
- А на Кавказе что будет? Если Сестрин сейчас уже заграбастал себе
двадцать марок*.
- А нам по полторы марки на каждого. Если еще пьеса провалится...
- Да. Копеек по пятнадцать в день будем зарабатывать.
Виртуоз-балалаечник пригласил Агафью Тихоновну обедать на "Парижскую
коммуну".
- А нас пустят?
- Конечно, пустят. На стоянках кухня этим живет. Тут очень хорошие и
дешевые обеды.
Звуковое оформление завздыхало и поплелось в трактир "Плот". Концес-
сионеры оживились.
- Может быть, рискнем? - сказал вдруг Остап, невольно приближаясь к
стульям. - Вы - два, и я - два, и - ходу! А? Хорошо бы было, черт
возьми!
Он осмотрелся. Бежать надо было бы по насыпи до Рождественской улицы,
забитой обозами. Да и сквозь толпу крючников продраться было бы нелегко.
Кроме того, Кочкарев с Подколесиным маячили поблизости. Они, конечно,
подняли бы страшный рев, заметив покушение на мебель, якобы изготовлен-
ную в древесных мастерских ФОРТИНБРАСА при УМСЛОПОГАСЕ имени Валтасара.
Остап скис.
- Придется ехать! Но как? В крайнем случае, можно было бы сесть на
"Парижскую коммуну", доехать до Царицына и там ждать труппу, но деньги,
деньги! Ах, Киса, Киса, что б вас черт забрал!