ру-
ках. Тридцатирублевая пылинка исчезала в сиянии бриллиантовой горы. Ип-
полит Матвеевич, лучезарно улыбаясь, вышел в коридор и стал прогули-
ваться. Планы новой, построенной на драгоценном фундаменте жизни, тешили
его. "А святой отец? - подумал он, ехидствуя. - Дурак дураком остался.
Не видать ему стульев, как своей бороды".
Дойдя до конца коридора, Воробьянинов обернулся. Белая, в трещинках,
дверь №13 раскрылась, и прямо навстречу ему вышел отец Федор в синей ко-
соворотке, подпоясанный потертым черным шнурком с пышной кисточкой. Доб-
рое его лицо расплывалось от счастия. Он вышел в коридор тоже на прогул-
ку. Соперники несколько раз встречались и, победоносно поглядывая друг
на друга, следовали дальше. В концах коридора оба разом поворачивались и
снова сближались. В груди Ипполита Матвеевича кипел восторг. То же
чувство одолевало и отца Федора. Чувство сожаления к побежденному про-
тивнику одолевало обоих. Наконец, во время пятого рейса, Ипполит Матвее-
вич не выдержал:
- Здравствуйте, батюшка, - сказал он с невыразимой сладостью.
Отец Федор собрал весь сарказм, положенный ему богом, и ответствовал:
- Доброе утро, Ипполит Матвеевич.
Враги разошлись. Когда пути их сошлись снова, Воробьянинов уронил:
- Не ушиб ли я вас во время последней встречи?
- Нет, отчего же, очень приятно было встретиться, - ответил ликующий
отец Федор.
Их снова разнесло. Ликующая физиономия отца Федора стала возмущать
Ипполита Матвеевича.
- Обедню, небось, уже не служите? - спросил он при следующей встрече.
- Где там служить! Прихожане по городам разбежались - сокровища ищут.
- Заметьте, свои сокровища! Свои!
- Мне неизвестно чьи, а только ищут.
Ипполит Матвеевич хотел сказать какую-нибудь гадость и даже открыл
для этой цели рот, но выдумать ничего не смог и рассерженно проследовал
в свой номер. Через минуту оттуда вышел сын турецкого подданного - Остап
Бендер в голубом жилете и, наступая на шнурки от своих ботинок, напра-
вился к Вострикову. Розы на щеках отца Федора увяли и обратились в пе-
пел.
- Покупаете старые вещи? - спросил Остап грозно. - Стулья? Потроха?
Коробочки от ваксы?
- Что вам угодно? - прошептал отец Федор.
- Мне угодно продать вам старые брюки.
Священник оледенел и отодвинулся.
- Что ж вы молчите, как архиерей на приеме?
Отец Федор медленно направился к своему номеру.
- Старые вещи покупаем, новые крадем! - крикнул Остап вслед.
Востриков вобрал голову и остановился у своей двери. Остап продолжал
измываться.
- Как же насчет штанов, многоуважаемый служитель культа? Берете? Есть
еще от жилетки рукава, круг от бублика и от мертвого осла уши. Оптом всю
партию - дешевле будет. И в стульях они не лежат, искать не надо!? А?!
Дверь за служителем культа захлопнулась.
Удовлетворенный Остап, хлопая шнурками по ковру, медленно пошел на-
зад. Когда его массивная фигура отдалилась достаточно далеко, отец Федор
быстро высунул голову за дверь и с долго сдерживаемым негодованием писк-
нул:
- Сам ты дурак!
- Что? - крикнул Остап, бросаясь обратно, но дверь была уже заперта,
и только щелкнул замок.
Остап наклонился к замочной скважине, приставил ко рту ладонь трубой
и внятно сказал:
- Почем опиум для народа*?
За дверью молчали.
- Папаша, вы пошлый человек! - прокричал Остап.
В эту же секунду из замочной скважины выскочил и заерзал карандаш
"Фабер", острием которого отец Федор пытался ужалить врага. Концессионер
вовремя отпрянул и ухватился за карандаш. Враги, разделенные дверью,
молча стали тянуть карандаш к себе. Победила молодость, и карандаш, упи-
раясь, как заноза, медленно выполз из скважины. С этим трофеем Остап
возвратился в свой номер. Компаньоны еще больше развеселились.
- И враг бежит, бежит, бежит*! - пропел Остап.
На ребре карандаша он вырезал перочинным ножиком оскорбительное сло-
во, выбежал в коридор и, опустив карандаш в замочную амбразуру, сейчас
же вернулся.
Друзья вытащили на свет зеленые корешки ордеров и принялись их тща-
тельно изучать.
- Ордер на гобелен "Пастушка", - сказал Ипполит Матвеевич мечта-
тельно, - я купил этот гобелен у петербургского антиквара.
- К черту пастушку! - крикнул Остап, разрывая ордер в лапшу.
- Стол круглый... Как видно, от гарнитура...
- Дайте сюда столик! К чертовой матери столик.
Остались два ордера. Один на 10 стульев, выданный Государственному
музею мебели в Москве. Нескучный сад, №11. Другой - на один стул - "тов.
Грицацуеву, в Старгороде, по улице Плеханова, 15".
- Готовьте деньги, - сказал Остап, - возможно, в Москву придется
ехать.

- Но тут же тоже есть стул.
- Один шанс против десяти. Чистая математика. Да и то, если гражданин
Грицацуев не растапливал им буржуйку.
- Не шутите так, не нужно.
- Ничего, ничего, либер фатер Конрад Карлович Михельсон, найдем! Свя-
тое дело! Батистовые портянки будем носить, крем Марго кушать.
- Мне почему-то кажется, - заметил Ипполит Матвеевич, - что ценности
должны быть именно в этом стуле.
- Ах! Вам кажется? Что кажется? Ничего? Ну, ладно. Будем ра-
ботать по-марксистски. Предоставим небо птицам, а сами обратимся к
стульям*. Я измучен желанием поскорее увидеться с инвалидом империалис-
тической войны, гражданином Грицацуевым, улица Плеханова, дом 75. Не
отставайте, Конрад Карлович. План составим по дороге.
Проходя мимо двери отца Федора, мстительный сын турецкого подданного
пнул ее ногой. Из номера послышалось слабое рычание затравленного конку-
рента.
- Как бы он за нами не пошел! - испугался Ипполит Матвеевич.
- После сегодняшнего свидания министров на яхте - никакое сближение
невозможно. Он меня боится.
Друзья вернулись только к вечеру. Ипполит Матвеевич был озабочен. Ос-
тап сиял. На нем были новые малиновые башмаки, к каблукам которых были
привинчены круглые, изборожденные, как граммофонная пластинка, резиновые
набойки, шахматные носки в зеленую и черную клетку, кремовая кепка и по-
лушелковый шарф румынского оттенка*.
- Есть-то он есть, - сказал Ипполит Матвеевич, вспоминая визит к вдо-
ве Грицацуевой, - но как этот стул достать? Купить?
- Как же, - ответил Остап, - не говоря уже о совершенно непроизводи-
тельном расходе, это вызовет толки. Почему один стул? Почему именно этот
стул?..
- Что же делать?
Остап с любовью осмотрел задники новых штиблет.
- Шик модерн, - сказал он. - Что делать? Не волнуйтесь, председатель,
беру операцию на себя. Перед этими ботиночками ни один стул не устоит.
- Нет, вы знаете, - оживился Ипполит Матвеевич, - когда вы разговари-
вали с госпожой Грицацуевой о наводнении, я сел на наш стул, и, честное
слово, я чувствовал под собой что-то твердое. Они там, ей-богу, там...
Ну вот, ей-богу ж, я чувствую.
- Не волнуйтесь, гражданин Михельсон.
- Его нужно ночью выкрасть! Ей-богу, выкрасть!
- Однако для предводителя дворянства у вас слишком мелкие масштабы. А
технику этого дела вы знаете? Может быть, у вас в чемодане запрятан по-
ходный несессер с набором отмычек? Выбросьте из головы! Это типичное пи-
жонство, грабить бедную вдову.
Ипполит Матвеевич опомнился.
- Хочется ведь скорее, - сказал он умоляюще.
- Скоро только кошки родятся, - наставительно заметил Остап. - Я же-
нюсь на ней.
- На ком?!
- На мадам Грицацуевой.
- Зачем же?
- Чтобы спокойно, без шума, покопаться в стуле.
- Но ведь вы себя связываете на всю жизнь!
- Чего не сделаешь для блага концессии!
- На всю жизнь...
Ипполит Матвеевич в крайнем удивлении взмахнул руками. Пасторское
бритое лицо его ощерилось. Показались не чищенные со дня отъезда из го-
рода N голубые зубы.
- На всю жизнь! - прошептал Ипполит Матвеевич. - Это большая жертва.
- Жизнь! - сказал Остап. - Жертва! Что вы знаете о жизни и о жертвах?
Или вы думаете, что если вас выселили из вашего особняка, вы знаете
жизнь?! И если у вас реквизировали поддельную китайскую вазу, то это
жертва? Жизнь, господа присяжные заседатели, это сложная штука, но, гос-
пода присяжные заседатели, эта сложная штука открывается просто, как
ящик. Надо только уметь его открыть. Кто не может открыть, тот пропада-
ет. Вы слыхали о гусаре-схимнике?
Ипполит Матвеевич не слыхал.
- Буланов! Не слыхали? Герой аристократического Петербурга?.. Сейчас
услышите...
И Остап Бендер рассказал Ипполиту Матвеевичу историю, удивительное
начало которой взволновало весь светский Петербург, а еще более удиви-
тельный конец потерялся и прошел решительно никем не замеченным в пос-
ледние годы.

Рассказ о гусаре-схимнике

Блестящий гусар, граф Алексей Буланов, как правильно сообщил Бендер,
был действительно героем аристократического Петербурга. Имя великолепно-
го кавалериста и кутилы не сходило с уст чопорных обитателей дворцов по
Английской набережной и со столбцов светской хроники. Очень часто на
страницах иллюстрированных журналов появлялся фотографический портрет
красавца-гусара - куртка, расшитая бранденбурами и отороченная зернистым
каракулем, высокие прилизанные височки и короткий победительный нос.
За графом Булановым катилась слава участника многих тайных дуэлей,
имевших роковой исход, явных романов с наикрасивейшими, неприступнейшими
дамами света, сумасшедших выходок против уважаемых в обществе особ и
прочувствованных кутежей, неизбежно кончавшихся избиением штафирок.
Граф был красив, молод, богат, счастлив в любви, счастлив в картах и
в наследовании имущества. Родственники его умирали быстро, и наследства
их увеличивали и без того огромное богатство.
Он был дерзок и смел. Он помогал абиссинскому негусу Менелику в его
войне с итальянцами. Он сидел под большими абиссинскими звездами, заку-
тавшись в белый бурнус, и глядел в трехверстную карту местности. Свет
факелов бросал шатающиеся тени на прилизанные височки графа. У ног его
сидел новый друг, абиссинский мальчик Васька*. Разгромив войска
итальянского короля*, граф вернулся в Петербург вместе с абиссинцем
Васькой. Петербург встретил героя цветами и шампанским. Граф Алексей
снова погрузился в беспечную пучину наслаждений. О нем продолжали гово-
рить с удвоенным восхищением, женщины травились из-за него, мужчины за-
видовали. На запятках графской кареты, пролетавшей по Миллионной, неиз-
менно стоял абиссинец, вызывая своей чернотой и тонким станом изумление
прохожих.
И внезапно все кончилось. Граф Алексей Буланов исчез. Княгиня Бело-
русско-Балтийская*, последняя пассия графа, была безутешна. Таинственное
исчезновение графа наделало много шуму. Газеты были полны догадками. Сы-
щики сбились с ног. Но все было тщетно. Следы графа не находились.
Когда шум уже затихал, из Аверкиевой пустыни пришло письмо, все
объяснившее. Блестящий граф, герой аристократического Петербурга, Валта-
сар XIX века - принял схиму. Передавали ужасающие подробности. Говорили,
что граф-монах носит вериги в несколько пудов, что он, привыкший к тон-
кой французской кухне, питается теперь только картофельной шелухой. Под-
нялся вихрь предположений. Говорили, что графу было видение умершей ма-
тери. Женщины плакали. У подъезда княгини Белорусско-Балтийской стояли
вереницы карет. Княгиня с мужем принимали соболезнования. Рождались но-
вые слухи. Ждали графа назад. Говорили, что это временное помешательство
на религиозной почве. Утверждали, что граф бежал от долгов. Передавали,
что виною всему несчастный роман.
А на самом деле гусар пошел в монахи, чтобы постичь жизнь. Назад он
не вернулся. Мало-помалу о нем забыли. Княгиня Балтийская познакомилась
с итальянским певцом, а абиссинец Васька уехал на родину.
В обители граф Алексей Буланов, принявший имя Евпла, изнурял себя ве-
ликими подвигами. Он действительно носил вериги, но ему показалось, что
этого недостаточно для познания жизни. Тогда он изобрел себе особую мо-
нашескую форму: клобук с отвесным козырьком, закрывающим все лицо, и ря-
су, связывающую движения. С благословения игумена он стал носить эту
форму. Но и этого показалось ему мало. Обуянный гордыней смирения, он
удалился в лесную землянку и стал жить в дубовом гробу.
Подвиг схимника Евпла наполнил удивлением обитель. Он ел только суха-
ри, запас которых ему возобновляли раз в три месяца.
Так прошло двадцать лет. Евпл считал свою жизнь мудрой, правильной и
единственно верной. Жить ему стало необыкновенно легко, и мысли его были
хрустальными. Он постиг жизнь и понял, что иначе жить нельзя.
Однажды он с удивлением заметил, что на том месте, где он в продолже-
ние двадцати лет привык находить сухари, ничего не было. Он не ел четыре
дня. На пятый день пришел неизвестный ему старик в лаптях и сказал, что
мужики сожгли помещика, а монахов выселили большевики и устроили в оби-
тели совхоз. Оставив сухари, старик, плача, ушел. Схимник не понял ста-
рика. Светлый и тихий, он лежал в гробу и радовался познанию жизни. Ста-
рик-крестьянин продолжал носить сухари.
Так прошло еще несколько никем не потревоженных лет. Однажды только
дверь землянки растворилась, и несколько человек, согнувшись, вошли в
нее. Они подошли к гробу и принялись молча рассматривать старца. Это бы-
ли рослые люди в сапогах со шпорами, в огромных галифе и с маузерами в
деревянных полированных ящиках. Старец лежал в гробу, вытянув руки, и
смотрел на пришельцев лучезарным взглядом. Длинная и легкая серая борода
закрывала половину гроба. Незнакомцы зазвенели шпорами, пожали плечами и
удалились, бережно прикрыв за собою дверь.
Время шло. Жизнь раскрылась перед схимником во всей своей полноте и
сладости. В ночь, наступившую за тем днем, когда схимник окончательно
понял, что все в его познании светло, он неожиданно проснулся. Это его
удивило. Он никогда не просыпался ночью. Размышляя о том, что его разбу-
дило, он снова заснул и сейчас же опять проснулся, чувствуя сильное жже-
ние в спине. Постигая причину этого жжения, он старался заснуть, но не
мог. Что-то мешало ему. Он не спал до утра. В следующую ночь его снова
кто-то разбудил. Он проворочался до утра, тихо стеная и, незаметно для
самого себя, почесывая руки. Днем, поднявшись, он случайно заглянул в
гроб. Тогда он понял все. По углам его мрачной постели быстро перебегали
вишневого цвета клопы. Схимнику сделалось противно.
В этот же день пришел старик с сухарями. И вот подвижник, молчавший
двадцать лет, заговорил. Он попросил принести ему немножко керосину. Ус-
лышав речь великого молчальника, крестьянин опешил. Однако, стыдясь по-
чему-то и пряча бутылочку, он принес керосин. Как только старик ушел,
отшельник дрожащей рукой смазал все швы и пазы гроба. Впервые за три дня
Евпл заснул спокойно. Его ничто не потревожило. Смазывал он керосином
гроб и в следующие дни. Но через два месяца понял, что керосином вывести
клопов нельзя. По ночам он быстро переворачивался и громко молился, но
молитвы помогали еще меньше керосина. Прошло полгода в невыразимых муче-
ниях, прежде чем отшельник обратился к старику снова. Вторая просьба еще
больше поразила старика. Схимник просил привезти ему из города порошок
"Арагац" против клопов. Но и "Арагац" не помог. Клопы размножались нео-
быкновенно быстро и кусали немилосердно. Могучее здоровье схимника, ко-
торое не могло сломить двадцатипятилетнее постничество, - заметно ухуд-
шалось. Началась темная отчаянная жизнь. Гроб стал казаться схимнику
Евплу омерзительным и неудобным. Ночью, по совету крестьянина, он лучи-
ною жег клопов. Клопы умирали, но не сдавались.
Было испробовано последнее средство - продукты бр. Глик - розовая
жидкость с запахом отравленного персика под названием "Клопин". Но и это
не помогло. Положение ухудшалось. Через два года от начала великой
борьбы отшельник случайно заметил, что совершенно перестал думать о
смысле жизни, потому что круглые сутки занимался травлей клопов.
Тогда он понял, что ошибся. Жизнь так же, как и двадцать пять лет то-
му назад, была темна и загадочна. Уйти от мирской тревоги не удалось.
Жить телом на земле, а душою на небесах оказалось невозможным.
Тогда старец встал и проворно вышел из землянки. Он стоял среди тем-
ного зеленого леса. Была ранняя сухая осень. У самой землянки выперлось
из-под земли целое семейство белых грибов-толстобрюшек. Неведомая птаха
сидела на ветке и пела solo. Послышался шум проходящего поезда. Земля
задрожала. Жизнь была прекрасна. Старец, не оглядываясь, пошел вперед.
Сейчас он служит кучером конной базы Московского коммунального хо-
зяйства.

Рассказав Ипполиту Матвеевичу эту в высшей степени поучительную исто-
рию, Остап почистил рукавом пиджака свои малиновые башмачки, сыграл на
губах туш и удалился.
Под утро он ввалился в номер, разулся, поставил малиновую обувь на
ночной столик и стал поглаживать глянцевитую кожу, с нежной страстью
приговаривая:
- Мои маленькие друзья.
- Где вы были? - спросил Ипполит Матвеевич спросонья.
- У вдовы, - глухо ответил Остап.
- Ну?
Ипполит Матвеевич оперся на локоть.
- И вы женитесь на ней?
Глаза Остапа заискрились.
- Теперь я должен жениться, как честный человек.
Ипполит Матвеевич сконфуженно хрюкнул.
- Знойная женщина, - сказал Остап, - мечта поэта. Провинциальная не-
посредственность. В центре таких субтропиков давно уже нет, но на пери-
ферии, на местах - еще встречаются.
- Когда же свадьба?
- Послезавтра. Завтра нельзя, 1-е мая - все закрыто.
- Как же будет с нашим делом? Вы женитесь... Может быть, придется
ехать в Москву...
- Ну, чего вы беспокоитесь? Заседание продолжается.
- А жена?
- Жена? Бриллиантовая вдовушка? Последний вопрос. Внезапный отъезд по
вызову из центра. Небольшой доклад в Малом Совнаркоме*. Прощальная слеза
и цыпленок на дорогу*. Поедем с комфортом. Спите. Завтра у нас свободный
день.

Глава XV. Дышите глубже, вы взволнованы!

В утро первого мая Виктор Михайлович Полесов, снедаемый обычной жаж-
дой деятельности, выскочил на улицу и помчался к центру. Сперва его раз-
нообразные таланты не могли найти себе должного применения, потому что
народу было еще мало и праздничные трибуны, оберегаемые конными милицио-
нерами, были пусты. Но часам к девяти в разных концах города замурлыка-
ли, засопели и засвистали оркестры. Из ворот выбегали домашние хозяйки.
Послышался смех и улюлюканье - с трибуны гнали возбужденно лающего пса.
Колонна музработников в мягких отложных воротничках каким-то образом
втиснулась в середину шествия железнодорожников, путаясь под ногами и
всем мешая. Грузовик, одетый новеньким зеленым паровозом серии "Щ"*, все
время наскакивал на музработников сзади. При этом на работников гобоя и
флейты из самого паровозного брюха неслись крики:
- Где ваш распорядитель? Вам разве по Красноармейской?! Не видите,
влезли и создали пробку!
Тут, на горе музработников, в дело вмешался Виктор Михайлович.
- Конечно же, вам сюда в переулок нужно сворачивать! Праздника даже
не могут организовать! - надрывался Полесов. - Сюда! Сюда! Удивительное
безобразие!
Грузовики Старкомхоза и Мельстроя развозили детей. Самые маленькие
стояли у бортов грузовика, а ростом побольше - в середине. Несовершенно-
летнее воинство потряхивало бумажными флажками и веселилось до упаду.
Стучали пионерские барабаны. Допризывники выгибали груди и старались
идти в ногу. Было тесно, шумно