илища, Федей, ни когда
он был усатым семинаристом Федор Иванычем. Перейдя из семинарии в уни-
верситет и проучившись на юридическом факультете три года, Востриков в
1915 году убоялся возможной мобилизации и снова пошел по духовной линии.
Сперва был рукоположен в диаконы, а потом посвящен в сан священника и
назначен в уездный город N. И всегда, во всех этапах духовной и граж-
данской карьеры, отец Федор оставался стяжателем.
Мечтал отец Востриков о собственном свечном заводе. Терзаемый видени-
ем больших заводских барабанов, наматывающих толстые восковые канаты,
отец Федор изобретал различные проекты, осуществление которых должно бы-
ло доставить ему основной и оборотный капиталы для покупки давно прис-
мотренного в Самаре заводика.
Идеи осеняли отца Федора неожиданно, и он сейчас же принимался за ра-
боту. Отец Федор вдруг начинал варить мраморное стирочное мыло; навари-
вал его пуды, но хотя мыло, по его уверению, заключало в себе огромный
процент жиров, оно не мылилось и вдобавок стоило втрое дороже, чем "плу-
гимолотовское". Мыло долго потом мокло и разлагалось в сенях, так что
Катерина Александровна, проходя мимо него, даже всплакивала. А еще потом
мыло выбрасывали в выгребную яму.
Прочитав в каком-то животноводческом журнале, что мясо кроликов неж-
но, как у цыпленка, что плодятся они во множестве и что разведение их
может принести рачительному хозяину немалые барыши, отец Федор немедлен-
но обзавелся полдюжиной производителей, и уже через пять месяцев собака
Нерка, испуганная неимоверным количеством ушастых существ, заполнивших
двор и дом, сбежала неизвестно куда. Проклятые обыватели города N оказа-
лись чрезвычайно консервативными и с редким для неорганизованной массы
единодушием не покупали у Вострикова ни одного кролика. Тогда отец Фе-
дор, переговорив с попадьей, решил украсить свое меню кроликами, мясо
которых превосходит по вкусу мясо цыплят. Из кроликов приготовляли: жар-
кое, битки, пожарские котлеты. Кроликов варили в супе, подавали к ужину
в холодном виде и запекали в бабки. Это не привело ни к чему. Отец Федор
подсчитал, что при переходе исключительно на кроличий паек семья сможет
съесть за месяц не больше 40 животных, в то время как ежемесячный прип-
лод составляет 90 штук, причем число это с каждым месяцем будет увеличи-
ваться в геометрической прогрессии.
Тогда Востриковы решили давать вкусные домашние обеды. Отец Федор
весь вечер при лампе писал химическим карандашом на аккуратно нарезанных
листках арифметической бумаги объявления о даче вкусных домашних обедов,
приготовляемых исключительно на свежем коровьем масле. Объявление начи-
налось словами: "Дешево и вкусно". Попадья наполнила эмалированную ми-
сочку мучным клейстером, и отец Федор поздним вечером налепил объявления
на всех телеграфных столбах и поблизости советских учреждений.
Новая затея имела большой успех. В первый же день явилось 7 человек,
в том числе делопроизводитель военкомата Бендин и заведующий подотделом
благоустройства Козлов, тщанием которого недавно был снесен единственный
в городе памятник старины, триумфальная арка елисаветинских времен*, ме-
шавшая, по его словам, уличному движению. Всем им обед очень понравился.
На другой день явилось 14 человек. С кроликов не успевали сдирать шкур-
ки. Целую неделю дело шло великолепно, и отец Федор уже подумывал об
открытии небольшого скорняжного производства, без мотора*, когда произо-
шел совершенно непредвиденный случай.
Кооператив "Плуг и молот", который был уже заперт три недели по слу-
чаю переучета товаров, открылся, и работники прилавка, пыхтя от усилий,
выкатили на задний двор, общий с двором отца Федора, бочку гнилой капус-
ты, которую и свалили в выгребную яму. Привлеченные пикантным запахом,
кролики сбежались к яме, и уже на другое утро среди нежных грызунов на-
чался мор. Свирепствовал он всего только три часа, но уложил всех 240
производителей и весь не поддающийся учету приплод.
Ошеломленный, отец Федор притих на целых два месяца и взыграл духом
только теперь, возвратясь из дому Воробьянинова и запершись, к удивлению
матушки, в спальне. Все показывало на то, что отец Федор озарен новой
идеей, захватившей все его существо.
Катерина Александровна косточкой согнутого пальца постучала в дверь
спальной. Ответа не было, только усилилось пение. Попадья отступила от
двери и заняла позицию на диване. Через минуту дверь приоткрылась, и в
щели показалось лицо отца Федора, на котором играл девичий румянец.
- Дай мне, мать, ножницы поскорее, - быстро проговорил отец Федор.
- А ужин как же?
- Ладно. Потом.
Отец Федор схватил ножницы, снова заперся и подошел к небольшому
стенному овальному зеркалу в поцарапанной черной раме.
Рядом с зеркалом висела старинная народная картинка "Зерцало грешно-
го", печатанная с медной доски и приятно раскрашенная рукой. Отец Федор
купил эту картинку в последний свой приезд в Москву на Смоленском рынке*
и очень любил ее. Особенно утешило его "Зерцало грешного" после неудачи
с кроликами. Картинка ясно показывала бренность всего земного. По верх-
нему ее ряду шли четыре рисунка, подписанные славянской вязью, значи-
тельные и умиротворяющие душу: "Сим молитву деет, Хам пшеницу сеет, Яфет
власть имеет, смерть всем владеет". Смерть была с косою и песочными ча-
сами с крыльями. Смерть была сделана как бы из протезов и ортопедических
частей и стояла, широко расставив ноги, на пустой холмистой земле. Вид
ее ясно говорил, что неудача с кроликами - дело пустое.
Сейчас отцу Федору больше понравилась картинка: "Яфет власть имеет",
где тучный богатый человек с бородою сидел в маленьком зальце на троне с
полным сознанием своего богатства.
Отец Федор улыбнулся и, довольно торопливо, внимательно глядя на себя
в зеркало, начал подстригать свою благообразную бороду. Волосы сыпались
на пол, ножницы скрипели, и через пять минут отец Федор убедился, что
подстригать бороду он совершенно не умеет. Борода его оказалась скошен-
ной на один бок, неприличной и даже подозрительной.
Помаячив у зеркала еще немного, отец Федор обозлился, позвал жену и,
протягивая ей ножницы, раздраженно сказал:
- Помоги мне хоть ты, матушка. Никак не могу вот с волосищами своими
справиться.
Матушка от удивления даже руки назад отвела.
- Что же ты над собой сделал? - вымолвила она наконец.
- Ничего не сделал. Подстригаюсь. Помоги, пожалуйста. Вот здесь, как
будто, скособочилось...
- Господи, - сказала матушка, посягая на локоны отца Федора, - неуже-
ли, Феденька, ты к обновленцам перейти собрался?
Такому направлению разговора отец Федор обрадовался.
- А почему, мать, не перейти мне к обновленцам? А обновленцы что, не
люди?
- Люди, конечно, люди, - согласилась матушка ядовито, - как же, по
иллюзионам ходят, алименты платят*...
- Ну, и я по иллюзионам буду бегать.
- Бегай, пожалуйста.
- И буду бегать.
- Добегаешься! Ты в зеркало на себя посмотри.
И действительно. Из зеркала на отца Федора глянула бойкая черноглазая
физиономия с небольшой дикой бородкой и нелепо длинными усами.
Стали подстригать усы, доводя их до пропорциональных размеров.
Дальнейшее еще больше поразило матушку. Отец Федор заявил, что этим
же вечером должен выехать по делу, и потребовал, чтобы Катерина Алек-
сандровна сбегала к брату-булочнику и взяла у него на неделю пальто с
барашковым воротником и коричневый утиный картуз*.
- Никуда не пойду! - заявила матушка и заплакала.
Полчаса шагал отец Федор по комнате и, пугая жену изменившимся своим
лицом, молол чепуху. Матушка поняла только одно: отец Федор ни с того,
ни с сего постригся, хочет в дурацком картузе ехать неизвестно куда, а
ее бросает.
- Не бросаю, - твердил отец Федор, - не бросаю, через неделю буду на-
зад. Ведь может же быть у человека дело. Может или не может?
- Не может, - говорила попадья.
Отцу Федору, человеку в обращении с ближними кроткому, пришлось даже
постучать кулаком по столу. Хотя стучал он осторожно и неумело, так как
никогда этого не делал, попадья все же очень испугалась и, накинув орен-
бургский платок, побежала к брату за статской одеждой.
Оставшись один, отец Федор с минуту подумал, сказал: "Женщинам тоже
тяжело" - и вытянул из-под кровати сундучок, обитый жестью. Такие сун-
дучки встречаются по большей части у красноармейцев. Оклеены они полоса-
тыми обоями, поверх которых красуется портрет Буденного или картонка от
папиросной коробки "Пляж", изображающей трех красавиц, лежащих на усы-
панном галькой батумском берегу. Сундучок Востриковых, к неудовольствию
отца Федора, также был оклеен картинками, но не было там ни Буденного,
ни батумских красоток. Попадья залепила все нутро сундучка фотографиями,
вырезанными из журнала "Летопись войны 1914 года"*. Тут было и "Взятие
Перемышля", и "Раздача теплых вещей нижним чинам на позициях", и сам мо-
лодецкий казак Козьма Крючков, первый георгиевский кавалер.
Выложив на пол лежавшие сверху книги: комплект журнала "Русский па-
ломник" за 1903 год*, толстеннейшую "Историю раскола" и брошюрку "Русс-
кий в Италии"*, на обложке которой отпечатан был курящийся Везувий, отец
Федор запустил руку на самое дно сундучка и вытащил старый обтерханный
женин капор*. Зажмурившись от запаха нафталина, который внезапно ударил
из сундучка, отец Федор, разрывая кружевца и прошвы, вынул из капора тя-
желую полотняную колбаску. Колбаска содержала в себе двадцать золотых
десяток - все, что осталось от коммерческих авантюр отца Федора.
Он привычным движением руки приподнял полу серенькой рясы и засунул
колбаску в карман полосатых брюк. Потом подошел к комоду и вынул из кон-
фетной коробки пятьдесят рублей трехрублевками и пятирублевками. В ко-
робке оставалось еще двадцать рублей.
- На неделю хватит, - решил он.

Глава IV. Муза дальних странствий*

За час до прихода вечернего почтового поезда отец Федор, в коро-
теньком, чуть ниже колен, пальто и с плетеной корзинкой, стоял в очереди
у кассы и боязливо поглядывал на входные двери. Он боялся, что матушка,
противно его настоянию, прибежит на вокзал провожать, и тогда палаточник
Прусис, сидевший в буфете и угощавший пивом финагента*, сразу его узна-
ет. Отец Федор с удивлением и стыдом посматривал на свои обнаженные по-
лосатые брюки.

Агент ОДТГПУ* медленно прошел по залу, утихомирил возникшую в очереди
брань из-за места и занялся уловлением беспризорных, которые осмелились
войти в зал I и II класса, играя на деревянных ложках "Жила-была Россия,
великая держава"*.
Кассир, суровый гражданин, долго возился с компостерами, пробивал на
билете кружевные цифры и, к удивлению всей очереди, давал мелкую сдачу
деньгами, а не благотворительными марками в пользу детей*.
Посадка в бесплацкартный поезд* носила обычный кровопролитный харак-
тер. Пассажиры, согнувшись под тяжестью преогромных мешков, бегали от
головы поезда к хвосту и от хвоста к голове. Отец Федор ошеломленно бе-
гал вместе со всеми. Он так же, как и все, говорил с проводниками иска-
тельным голосом, так же, как и все, боялся, что кассир дал ему "непра-
вильный" билет, и только впущенный наконец в вагон вернулся к обычному
спокойствию и даже повеселел.
Паровоз закричал полным голосом, и поезд тронулся, увозя с собой отца
Федора в неизвестную даль по делу загадочному, но сулящему, как видно,
большие выгоды.

Интересная штука - полоса отчуждения*. Самый обыкновенный гражданин,
попав в нее, чувствует в себе некоторую хлопотливость и быстро превраща-
ется либо в пассажира, либо в грузополучателя, либо просто в безбилетно-
го забулдыгу, омрачающего жизнь и служебную деятельность кондукторских
бригад и перронных контролеров.
С той минуты, когда гражданин вступает в полосу отчуждения, которую
он по-дилетантски называет вокзалом или станцией, жизнь его резко меня-
ется. Сейчас же к нему подскакивают Ермаки Тимофеевичи в белых передни-
ках с никелированными бляхами на сердце* и услужливо подхватывают багаж.
С этой минуты гражданин уже не принадлежит самому себе. Он - пассажир и
начинает исполнять все обязанности пассажира. Обязанности эти многослож-
ны, но приятны.
Пассажир очень много ест. Простые смертные по ночам не едят, но пас-
сажир ест и ночью. Ест он жареного цыпленка, который для него дорог,
крутые яйца, вредные для желудка, и маслины. Когда поезд прорезает
стрелку, на полках бряцают многочисленные чайники и подпрыгивают завер-
нутые в газетные кульки цыплята, лишенные ножек, с корнем вырванных пас-
сажирами. Но пассажиры ничего этого не замечают. Они рассказывают анек-
доты. Регулярно, через каждые три минуты, весь вагон надсаживается от
смеха. Затем наступает тишина, и бархатный голос докладывает следующий
анекдот:
"Умирает старый еврей*. Тут жена стоит, дети.
- А Моня здесь? - еврей спрашивает еле-еле.
- Здесь.
- А тетя Брана пришла?
- Пришла.
- А где бабушка, я ее не вижу?
- Вот она стоит.
- А Исак?
- Исак тут.
- А дети?
- Вот все дети.
- Кто же в лавке остался?!"
Сию же секунду чайники начинают бряцать и цыплята летают на верхних
полках, потревоженные громовым смехом. Но пассажиры этого не замечают. У
каждого на сердце лежит заветный анекдот, который, трепыхаясь, дожидает-
ся своей очереди. Новый исполнитель, толкая локтями соседей и умоляюще
крича: "А вот мне рассказывали", - с трудом завладевает вниманием и на-
чинает:
"Один еврей приходит домой и ложится спать рядом со своей женой.
Вдруг он слышит, под кроватью кто-то скребется. Еврей опустил под кро-
вать руку и спрашивает:
- Это ты, Джек?
А Джек лизнул руку и отвечает:
- Это я!"
Пассажиры умирают от смеха, темная ночь закрывает поля, из паровозной
трубы вылетают вертлявые искры, и тонкие семафоры в светящихся зеленых
очках щепетильно проносятся мимо, глядя поверх поезда.
Интересная штука полоса отчуждения! Во все концы страны бегут длинные
тяжелые поезда дальнего следования. Всюду открыта дорога. Везде горит
зеленый огонь - путь свободен. Полярный экспресс подымается к Мурманску.
Согнувшись и сгорбясь на стрелке, с Курского вокзала выскакивает "Пер-
вый-К", прокладывая путь на Тифлис. Дальневосточный курьер огибает Бай-
кал, полным ходом приближаясь к Тихому океану.
Муза дальних странствий манит человека. Уже вырвала она отца Федора
из тихой уездной обители и бросила невесть в какую губернию. Уже и де-
лопроизводитель загса, Ипполит Матвеевич Воробьянинов, потревожен в са-
мом нутре своем и задумал черт знает что такое.
Носит людей по стране. Один за десять тысяч километров от места служ-
бы находит себе сияющую невесту. Другой, в погоне за сокровищами, броса-
ет почтово-телеграфное отделение и, как школьник, бежит на Алдан*. А
третий так и сидит себе дома, любовно поглаживая созревшую грыжу и читая
сочинения графа Салиаса*, купленные вместо рубля за пять копеек.

На второй день после похорон, управление которыми любезно взял на се-
бя гробовой мастер Безенчук, Ипполит Матвеевич отправился на службу и,
исполняя возложенные на него обязанности, зарегистрировал собственноруч-
но кончину Клавдии Ивановны Петуховой, 59 лет, домашней хозяйки, беспар-
тийной, жительство имевшей в уездном городе N и родом происходившей из
дворян Старгородской губернии. Затем Ипполит Матвеевич испросил себе
двухнедельный узаконенный декретный отпуск*, получил 41 рубль отпускных
денег и, распрощавшись с сослуживцами, отправился домой. По дороге он
завернул в аптеку.
Провизор Леопольд Григорьевич, которого домашние и друзья называли -
Липа, стоял за красным лакированным прилавком, окруженный молочного цве-
та банками с ядом, и, со свойственной ему нервностью, продавал своячени-
це брандмейстера "крем Анго против загара и веснушек, придает исключи-
тельную белизну коже". Свояченица брандмейстера, однако, требовала "пуд-
ру Рашель золотистого цвета, придает телу ровный, недостижимый в природе
загар". Но в аптеке был только "крем Анго против загара", и борьба столь
противоположных продуктов парфюмерии длилась полчаса. Победил все-таки
Липа, продавший свояченице брандмейстера губную помаду и "Клоповар" -
прибор, построенный по принципу самовара, но имеющий внешний вид лейки*.
- Как вам нравится Шанхай*? - спросил Липа Ипполита Матвеевича, - не
хотел бы я теперь быть в этом сетльменте.
- Англичане ж сволочи, - ответил Ипполит Матвеевич. - Так им и надо.
Они всегда Россию продавали.
Леопольд Григорьевич сочувственно пожал плечами, как бы говоря - "Кто
Россию не продавал", и приступил к делу.
- Что вы хотели?
- Средство для волос.
- Для ращения, уничтожения, окраски?
- Какое там ращение, - сказал Ипполит Матвеевич, - для окраски.
- Для окраски есть замечательное средство "Титаник"*. Получено с та-
можни. Контрабандный товар. Не смывается ни холодной, ни горячей водой,
ни мыльной пеной, ни керосином. Радикальный черный цвет. Флакон на пол-
года стоит 3 р. 12 копеек. Рекомендую как хорошему знакомому.
Ипполит Матвеевич повертел в руках квадратный флакон "Титаника", со
вздохом посмотрел на этикетку и выложил деньги на прилавок.
- Они скоро всю Хэнань заберут, эти кантонцы. Сватоу, я знаю. А?
Ипполит Матвеевич возвратился домой и с омерзением стал поливать го-
лову и усы "Титаником". По квартире распространилось зловоние.
После обеда вонь убавилась, усы обсохли, слиплись, и расчесать их
можно было только с большим трудом. Радикальный черный цвет оказался с
несколько зеленоватым отливом, но вторично красить уже было некогда. Ип-
полит Матвеевич вынул из тещиной шкатулки найденный им накануне список
драгоценностей Клавдии Ивановны, пересчитал все наличные деньги, запер
квартиру, спрятал ключи в задний карман брюк, сел в ускоренный №7 и уе-
хал в Старгород.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Глава V. Бойкий мальчик*

На масленицу 1913 года в Старгороде произошло событие, возмутившее
передовые слои местного общества.
В четверг вечером, в кафешантане "Сальве", в роскошно отделанных за-
лах шла грандиозная программа. "Всемирно известная труппа жонглеров "10
арабов"! Величайший феномен XX века Стэнс - Загадочно! Непостижимо! Чу-
довищно! Стэнс - человек-загадка. Поразительные испанские акробаты Инас!
Брезина - дива из парижского театра Фоли-Бержер*! Сестры Драфир и другие
номера".
Сестры Драфир, их было трое, метались по крохотной сцене, задник ко-
торой изображал Версальский вид, и с волжским акцентом пели:

Пред вами мы, как птички,
Ловко порхаем здесь,
Толпа нам рукоплещет,
Бомонд в восторге весь.

Исполнив этот куплет, сестры вздрогнули, взялись за руки и под уси-
лившийся аккомпанемент рояля грянули что есть силы рефрен:

Мы пор-хаем,
Мы слез не знаем,
Нас знает каждый всяк -
И умный, и дурак.

Отчаянный пляс и обворожительные улыбки трио Драфир не произвели ни-
какого действия на передовые круги старгородского общества. Круги эти,
представленные в кафешантане гласным городской думы* Чарушниковым с дво-
юродной сестрой, первогильдийным купцом* Ангеловым, сидевшим навеселе с
двумя двоюродными сестрами в палевых одеждах, архитектором управы, горо-
довым врачом, тремя помещиками и многими, менее именитыми, людьми с дво-
юродными сестрами и без них, проводили трио