гли деле одоления коварного
врага из Глазго. Ипполит Матвеевич подбил председателя земской управы на
выпуск новых марок Старгородского губернского земства*, чего уже не было
лет десять. Председатель управы, смешливый старик, введенный Ипполитом
Матвеевичем в суть дела, долго хохотал и согласился на предложение Во-
робьянинова. Новые марки были выпущены в количестве двух экземпляров и
включены в каталог за 1912 год. Клише Воробьянинов собственноручно раз-
бил молотком. Через три месяца Ипполит Матвеевич получил от Энфильда уч-
тивое письмо, в котором англичанин просил продать ему одну из этих ред-
чайших марок по цене, какую будет угодно назначить мистеру Воробьянино-
ву.
От радости на глазах у мистера Воробьянинова даже выступили слезы. Он
немедленно сел писать ответное письмо мистеру Энфильду. В письме он на-
писал латинскими буквами: "Nacosia - vicousi!".
После этого деловая связь с мистером Энфильдом навсегда прекратилась
и удовлетворенная страсть Ипполита Матвеевича к маркам значительно осла-
бела.
К этому времени Ипполита Матвеевича стали звать бонвиваном. Да он и в
самом деле любил хорошо пожить. Жил он, к удивлению тещи, доходами от
имения своей жены. Клавдия Ивановна однажды даже пыталась поделиться с
ним своими взглядами на жизнь и обязанности примерного мужа, но зять
внезапно затрясся, сбросил на пол сахарницу и крикнул:
- Замечательно! Меня учат жить! Это просто замечательно!
Сейчас же вслед за этим бушующий зять укатил в Москву на банкет, за-
теянный охотничьим клубом в честь умерщвления известным охотником г. Ша-
рабариным двухтысячного, со времени основания клуба, волка.
Столы были расставлены в виде полумесяца. Посредине стола, на сахар-
ной скатерти, среди поросят, заливных и вспотевших графинчиков с водками
и коньяками лежала шкура юбиляра. Г. Шарабарин, клюнувший уже с утра и
ослепленный магнием бесчисленных фотографов, стоял, дико поглядывая по
сторонам, и слушал речи.
Ипполиту Матвеевичу слово было предоставлено поздно, когда он уже ос-
новательно развеселился. Он быстро накинул на себя шкуру волка и, поза-
быв о семейных делах, торжественно сказал:
- Милостивые государи, господа члены охотничьего клуба! Позвольте вас
поздравить от имени старгородских любителей ружейной охоты с таким зна-
менательным событием. Очень, очень приятно видеть таких почтенных люби-
телей ружейной охоты, как господин Шарабарин, которые, держась за руки,
идут к достижению вечных идеалов! Очень, очень приятно!
Сказав этот спич, Ипполит Матвеевич сбросил на пол юбилейную шкуру,
поставил на нее сопротивляющегося господина Шарабарина и троекратно с
ним расцеловался.
В этот свой наезд Ипполит Матвеевич пробыл в Москве две недели и вер-
нулся веселый и злой. Теща дулась. И Ипполит Матвеевич в пику ей совер-
шил поступок, который дал такую обильную пищу злоязычию Принца Датского.
Был 1913 год. Двадцатый век расцветал.
Французский авиатор Бренденжон де Мулинэ совершил свой знаменитый пе-
релет из Парижа в Варшаву* на приз Помери*. Дамы в корзинных шляпах с
зонтиками и гимназисты старших классов встретили "победителя воздуха"
восторженными истериками. "Победитель воздуха", несмотря на перенесенные
испытания, чувствовал себя довольно бодро и охотно пил шампанское*.
Жизнь била ключом. "Уродонал Шателена", как вещали гигантские объяв-
ления, мгновенно придавал почкам их первоначальную свежесть и непорочную
чистоту. Во всех газетах ежедневно печатался бодрящий призыв анонимного
варшавского благодетеля:

Измученные гонореей!
Выслушайте меня!

Измученные читатели жадно внимали словам благодетеля, спешно выписы-
вали патентованное средство и получали хроническую форму болезни.
На Александровском вокзале в Москве толпа курсисток, носильщиков и
членов общества "Свободной эстетики" встречала вернувшегося из Полинезии
поэта К. Д. Бальмонта*. Толстощекая барышня первая кинула в трубадура с
козлиной бородкой мокрую розу. Поэта осыпали цветами весны - ландышами.
Началась первая приветственная речь.
- Дорогой Константин, семь лет ты не был в Москве...
После речей к трубадуру прорвался освирепевший почитатель и, переда-
вая букет поэту, сказал вытверженный наизусть экспромт:

Из-за туч
Солнца луч
Гений твой.
Ты могуч,
Ты певуч,
Ты живой.

Вечером в обществе "Свободной эстетики" торжество чествования поэта
было омрачено выступлением неофутуриста Маяковского, допытывавшегося у
прославленного барда, "не удивляет ли его то, что все приветствия исхо-
дят от лиц, ему близко знакомых"*. Шиканье и свистки покрыли речь неофу-
туриста.

Двадцатый век расцветал.
Два молодых человека - двадцатилетний барон Гейсмар и сын видного чи-
новника министерства иностранных дел Долматов - познакомились в иллюзио-
не с женой прапорщика запаса Марианной Тиме и убили ее, чтобы ограбить*.
В синематографах, на морщинистых экранах, шла сильная драма в 3 час-
тях из русской жизни "Княгиня Бутырская"*, хроника мировых событий "Эк-
лер-журнал"* и комическая "Талантливый полицейский" с участием Поксона*
(гомерический хохот).
Из Спасских ворот Кремля выходил на Красную площадь крестный ход, и
протодиакон Розов, десятипудовый верзила*, читал устрашающим голосом вы-
сочайший манифест.
В старгородской газете "Ведомости градоначальства" появился ликующий
стишок, принадлежащий перу местного цензора Плаксина:

Скажи, дорогая мамаша,
Какой нынче праздник у нас,
В блестящем мундире папаша,
Не ходит брат Митенька в класс?

Брат Митенька не ходил в класс по случаю трехсотлетия дома Романо-
вых*. И папаши - действительно в блестящих мундирах и просторных треу-
голках - катили на пролетках к стрельбищному полю, на котором назначен
был парад частей гарнизона, кадетского корпуса и казенных гимназий.
На джутовой фабрике и железнодорожных мастерских рабочим раздавали
билеты на романовские гуляния в саду трезвости, а вечером несколько
штатских выхватили из толпы гуляющих двух рабочих и отвезли на извозчи-
ках в жандармское управление. Это не сделало никакого шума, гулянье про-
должалось, и еще далеко за полночь в темном небе блистал, сокращался и,
раздуваемый

В это самое время рабочий Мнухин, держа в руке картуз и чувствуя себя
несвободно, стоял перед столом жандармского ротмистра Аугуста. Ротмистр
был краток:
- Прокламации тебе кто дал?
- Никто не давал.
- А они откуда ж взялись?
- Не знаю.
И два стражника увели Мнухина через весь город, мимо канатного депо,
водопроводной башни, кладбища, через пустыри - в тюрьму. Мнухин шел ши-
роким шагом, изредка любопытно поглядывая на кувыркавшийся фейерверк,
который был виден всю дорогу. Когда стражники, сдав арестованного, возв-
ращались назад, фейерверка уже не было, и в полной темноте сквернослови-
ла загулявшая бабенка.*
В эту же ночь Ипполит Матвеевич, от которого еще пахло духами, пере-
варивал торжественный ужин, сидя на балконе своего особняка. Ему было
только 38 лет. Тело он имел чистое, полное и доброкачественное. Зубы все
были на месте. В голове, как ребенок во чреве матери, мягко шевелился
свежий армянский анекдот. Жизнь казалась ему прекрасной. Теща была по-
беждена, денег было много, на будущий год он замышлял новое путешествие
за границу.
Но не знал Ипполит Матвеевич, что через год, в мае, умрет его жена, а
в июле возникнет война с Германией. Он считал, что к пятидесяти годам
будет губернским предводителем, не зная того, что в 18-м году его выго-
нят из собственного дома и он, привыкший к удобному и сытому безделью,
покинет потухший Старгород, чтобы в товаро-пассажирском поезде бежать
куда глаза глядят.
Ипполит Матвеевич, сидя на балконе, видел в своем воображении мелкую
рябь остендского взморья, графитные кровли Парижа, темный лак и сияние
медных кнопок международных вагонов, но не воображал себе Ипполит Матве-
евич (а если бы и воображал, то все равно не понял бы) хлебных очередей,
замерзшей постели, масляного каганца, сыпно-тифозного бреда и лозунга
"Сделал свое дело - и уходи" в канцелярии загса уездного города N.
Не знал Ипполит Матвеевич, сидя на балконе, и того, что через четыр-
надцать лет еще крепким мужчиной он вернется назад в Старгород и снова
войдет в те самые ворота, над которыми он сейчас сидит, войдет чужим че-
ловеком, чтобы искать клад своей тещи, сдуру запрятанный ею в гамбсовс-
кий стул, на котором ему так удобно сейчас сидеть и, глядя на полыхающий
фейерверк с горящим в центре императорским гербом, мечтать о том, как
прекрасна жизнь.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Глава VII. Великий комбинатор

В половине двенадцатого с северо-запада, со стороны деревни Чмаровки,
в Старгород вошел молодой человек лет двадцати восьми. За ним бежал
беспризорный.
- Дядя! - весело кричал он. - Дай десять копеек!
Молодой человек вынул из кармана налитое яблоко* и подал его беспри-
зорному, но тот не отставал. Тогда пешеход остановился, иронически пос-
мотрел на мальчика и воскликнул:
- Может быть, тебе дать еще ключ от квартиры, где деньги лежат?
Зарвавшийся беспризорный понял всю беспочвенность своих претензий и
немедленно отстал.
Молодой человек солгал: у него не было ни денег, ни квартиры, где они
могли бы лежать, ни ключа, которым можно было бы эту квартиру отпереть.
У него не было даже пальто. В город молодой человек вошел в зеленом, уз-
ком, в талию, костюме. Его могучая шея была несколько раз обернута ста-
рым шерстяным шарфом, ноги были в лаковых штиблетах с замшевым верхом
апельсинного цвета. Носков под штиблетами не было*. В руке молодой чело-
век держал астролябию*.
"О, Баядерка, ти-ри-рим, ти-ри-ра!"* - запел он, подходя к привозному
рынку.
Тут для него нашлось много дела. Он втиснулся в шеренгу продавцов,
торговавших на развале, выставил вперед астролябию и серьезным голосом
стал кричать:
- Кому астролябию?! Дешево продается астролябия!! Для делегаций и же-
нотделов* скидка!
Неожиданное предложение долгое время не рождало спроса. Делегации до-
машних хозяек больше интересовались дефицитными товарами и толпились у
мануфактурных палаток. Мимо продавца астролябии уже два раза прошел
агент Старгуброзыска*. Но так как астролябия ни в какой мере не походила
на украденную вчера из канцелярии Маслоцентра* пишущую машинку, агент
перестал магнетизировать молодого человека глазами и ушел.
К обеду астролябия была продана интеллигентному слесарю* за три руб-
ля.
- Сама меряет, - сказал молодой человек, передавая астролябию покупа-
телю, - было бы что мерять.
Освободившись от хитрого инструмента, веселый молодой человек пообе-
дал в столовой "Уголок вкуса" и пошел осматривать город. Он прошел Со-
ветскую улицу, вышел на Красноармейскую (бывшая Большая Пушкинская), пе-
ресек Кооперативную и снова очутился на Советской. Но это была уже не та
Советская, которую он прошел, - в городе было две Советских улицы. Нема-
ло подивившись этому обстоятельству, молодой человек очутился на улице
Ленских событий* (бывшей Денисовской). Подле красивого двухэтажного
особняка №28 с вывеской "СССР, РСФСР. 2-й дом социального обеспечения
Старгубстраха" молодой человек остановился, чтобы прикурить у дворника,
который сидел на каменной скамеечке при воротах.
- что, отец, - спросил молодой человек, затянувшись, - невесты у
вас в городе есть?
Старик дворник ничуть не удивился.
- Кому и кобыла невеста, - ответил он, охотно ввязываясь в разговор.
- Больше вопросов не имею, - быстро проговорил молодой человек.
И сейчас же задал новый вопрос:
- В таком доме, да без невест?
- Наших невест, - возразил дворник, - давно на том свете с фонарями
ищут. У нас тут государственная богадельня, старухи живут на полном пен-
сионе.
- Понимаю. Это которые еще до исторического материализма родились?
- Уж это верно. Когда родились, тогда и родились.
- А в этом доме что было до исторического материализма?
- Когда было?
- Да тогда, при старом режиме?
- А при старом режиме барин мой жил.
- Буржуй?
- Сам ты буржуй! Он не буржуй был. Предводитель дворянства.
- Пролетарий, значит?
- Сам ты пролетарий! Сказано тебе - предводитель.
Разговор с умным дворником, слабо разбиравшимся в классовой структуре
общества, продолжался бы еще бог знает сколько времени, если бы молодой
человек не взялся за дело решительно.
- Вот что, дедушка, - молвил он, - неплохо бы вина выпить.
- Ну, угости.
На час оба исчезли, а когда вернулись назад, дворник был уже верней-
шим другом молодого человека.
- Так я у тебя переночую, - говорил он.
- По мне хоть всю жизнь живи, раз хороший человек.
Добившись так быстро своей цели, гость проворно спустился в дворниц-
кую, снял апельсиновые штиблеты и растянулся на скамейке, обдумывая план
действий на завтра.
Звали молодого человека - Остап Бендер. Из своей биографии он обычно
сообщал только одну подробность: "Мой папа, - говорил он, - был турец-
ко-подданный*". Сын турецко-подданного за свою жизнь переменил много за-
нятий. Живость характера, мешавшая ему посвятить себя какому-нибудь од-
ному делу, постоянно кидала его в разные концы страны и теперь привела в
Старгород без носков, без ключа, без квартиры и без денег.
Лежа в теплой до вонючести дворницкой, Остап Бендер отшлифовывал в
мыслях два возможных варианта своей карьеры.
Можно было сделаться многоженцем и спокойно переезжать из города в
город, таская за собой новый чемодан с захваченными у дежурной жены цен-
ными вещами.
А можно было еще завтра же пойти в Стардеткомиссию* и предложить им
взять на себя распространение еще не написанной, но гениально задуманной
картины "Большевики пишут письмо Чемберлену*", по популярной картине ху-
дожника Репина - "Запорожцы пишут письмо султану"*. В случав удачи этот
вариант мог бы принести рублей четыреста.
Оба варианта были задуманы Остапом во время его последнего пребывания
в Москве. Вариант с многоженством родился под влиянием вычитанного в ве-
черней газете судебного отчета, где ясно указывалось, что некий многоже-
нец получил всего два года без строгой изоляции*. Вариант №2 родился в
голове Бендера, когда он по контрамарке обозревал выставку АХРР*.
Однако оба варианта имели свои недостатки. Начать карьеру многоженца
без дивного, серого в яблоках, костюма было невозможно. К тому же нужно
было иметь хотя бы десять рублей для представительства и обольщения.
Можно было, конечно, жениться и в походном зеленом костюме*, потому что
мужская сила и красота Бендера были совершенно неотразимы для провинци-
альных Маргарит на выданье, но это было бы, как говорил Остап: "Низкий
сорт. Не чистая работа". С картиной тоже не все обстояло гладко. Могли
встретиться чисто технические затруднения. Удобно ли будет рисовать т.
Калинина в папахе и белой бурке, а т. Чичерина* - голым по пояс. В слу-
чае чего можно, конечно, нарисовать всех персонажей картины в обычных
костюмах, но это уже не то.
- Не будет того эффекта! - произнес Остап вслух.
Тут он заметил, что дворник уже давно о чем-то горячо говорит. Оказы-
вается, дворник предался воспоминаниям о бывшем владельце дома.
- Полицмейстер ему честь отдавал... Приходишь к нему, положим буду
говорить, на Новый год с поздравлением - трешку дает... На Пасху, поло-
жим буду говорить, - еще трешку. Да, положим, в день ангела ихнего позд-
равляешь... Ну, вот одних поздравительных за год рублей пятнадцать и на-
бежит... Медаль даже обещался мне представить. "Я, - говорит, - хочу,
чтоб дворник у меня с медалью был". Так и говорил: "Ты, Тихон, считай
себя уже с медалью"...
- Ну и что, дали?
- Ты погоди... "Мне, - говорит, - дворника без медали не нужно". В
Санкт-Петербург поехал за медалью. Ну, в первый раз, буду говорить, не
вышло. Господа чиновники не захотели. "Царь, - говорят, - за границу уе-
хал, сейчас невозможно". Приказал мне барин ждать. "Ты, - говорит, - Ти-
хон, жди, без медали не будешь"...
- А твоего барина что, шлепнули? - неожиданно спросил Остап.
- Никто не шлепал. Сам уехал. Что ему тут было с солдатней сидеть...
А теперь медали за дворницкую службу дают?
- Дают. Могу тебе выхлопотать.
Дворник с уважением посмотрел на Бендера.
- Мне без медали нельзя. У меня служба такая.
- Куда ж твой барин уехал?
- А кто его знает! Люди говорили, в Париж уехал.
- А!.. Белой акации, цветы эмиграции*... Он, значит, эмигрант?
- Сам ты эмигрант... В Париж, люди говорят, уехал. А дом под старух
забрали... Их хоть каждый день поздравляй - гривенника не получишь!..
Эх! Барин был!..
В этот момент над дверью задергался ржавый звонок. Дворник, кряхтя,
поплелся к двери, открыл ее и в сильнейшем замешательстве отступил.
На верхней ступеньке стоял Ипполит Матвеевич Воробьянинов, черноусый
и черноволосый. Глаза его сияли под пенсне довоенным блеском.
- Барин! - страстно замычал Тихон. - Из Парижа!
Ипполит Матвеевич, смущенный присутствием в дворницкой постороннего,
голые фиолетовые ступни которого только сейчас увидел из-за края стола,
смутился и хотел было бежать, но Остап Бендер живо вскочил и низко скло-
нился перед Ипполитом Матвеевичем.
- У нас хотя и не Париж, но милости просим к нашему шалашу.
- Здравствуй, Тихон, - вынужден был сказать Ипполит Матвеевич, - я
вовсе не из Парижа. Чего тебе это взбрело в голову?
Но Остап Бендер, длинный благородный нос которого явственно чуял за-
пах жареного, не дал дворнику и пикнуть.
- Понимаю, - сказал он, кося глазом, - вы не из Парижа. Конечно. Вы
приехали из Конотопа навестить свою покойную бабушку...
Говоря так, он нежно обнял очумевшего дворника и выставил его за
дверь прежде, чем тот понял, что случилось, а когда опомнился, то мог
сообразить лишь то, что из Парижа приехал барин, что его, Тихона, выста-
вили из дворницкой и что в левой руке его зажат бумажный рубль. Глядя на
бумажку, дворник так растрогался, что направился в пивную и заказал себе
пару горшановского пива*.
Тщательно заперев на крючок за дворником дверь, Бендер обернулся к
все еще стоявшему среди комнаты Воробьянинову и сказал:
- Спокойно, все в порядке. Моя фамилия - Бендер! Может, слыхали?
- Не слышал, - нервно ответил Ипполит Матвеевич.
- Ну да, откуда же в Париже может быть известно имя Остапа Бендера?
Тепло теперь в Париже? Хороший город. У меня там двоюродная сестра заму-
жем. Недавно прислала мне шелковый платок в заказном письме...
- Что за чепуха! - воскликнул Ипполит Матвеевич. - Какие платки? Я
приехал не из Парижа, а из...
- Понимаю. Из Моршанска.
Ипполит Матвеевич никогда еще не имел дела с таким темпераментным мо-
лодым человеком, как Бендер, и почувствовал себя просто плохо.
- Ну, знаете, я пойду, - сказал он.
- Куда же вы пойдете? Вам некуда торопиться. ГПУ к вам само придет.
Ипполит Матвеевич не нашелся, что ответить, расстегнул пальто с осы-
павшимся бархатным воротником и сел на лавку, недружелюбно глядя на Бен-
дера.
- Я вас не понимаю, - сказал он упавшим голосом.
- Это не страшно. Сейчас поймете. Одну минуточку.
Остап надел на голые ноги апельсиновые штиблеты, прошелся по комнате
и начал:
- Вы через какую границу? Польскую? Финляндскую? Румынскую? Должно
быть, дорогое удовольствие. Один мой знакомый переходил недавно границу,
он живет в Славуте, с нашей стороны, а родители его жены в Леденятах, с
той стороны. По семейному делу поссорился он с женой, а она из обидчивой
фамилии. Плюнула ему в рожу и удрала через границу к родителям. Этот
знакомый посидел дня три один и видит