на гово-
рила, что 4000 стоит, старинной работы...
Дальше шли кольца, не обручальные кольца, толстые, глупые и дешевые,
а тонкие, легкие, с впаянными в них чистыми, умытыми бриллиантами; тяже-
лые ослепительные подвески, кидающие на маленькое женское ухо разноцвет-
ный огонь; браслеты в виде змей с изумрудной чешуей; фермуар*, на кото-
рый ушел урожай с 500 десятин пшеницы; жемчужное колье, которое было бы
по плечу разве только знаменитой опереточной примадонне; венцом всего
была сорокатысячная диадема*.
Ипполит Матвеевич оглянулся. По темным углам зачумленной дворницкой
вспыхивал и дрожал изумрудный весенний свет. Бриллиантовый дым держался
под потолком. Жемчужные бусы катились по столу и прыгали по полу. Драго-
ценный мираж потрясал комнату.
Взволнованный Ипполит Матвеевич очнулся только от звуков голоса Оста-
па.

- Выбор неплохой. Камни, я вижу, подобраны со вкусом. Сколько вся эта
музыка стоила?
- Тысяч семьдесят - семьдесят пять.
- Мгу... Теперь, значит, стоит полтораста тысяч.
- Неужели так много? - обрадованно спросил Воробьянинов.
- Не меньше. Только вы, дорогой товарищ из Парижа, плюньте на все
это.
- Как плюнуть?!
- Слюной, - ответил Остап, - как плевали до эпохи исторического мате-
риализма. Ничего не выйдет.
- Как же так?
- А вот как. Сколько было стульев?
- Дюжина. Гостиный гарнитур.
- Давно, наверно, сгорел ваш гостиный гарнитур в печках.
Воробьянинов так испугался, что даже встал с места.
- Спокойно, спокойно. За дело берусь я. Заседание продолжается. Кста-
ти, нам с вами нужно заключить небольшой договорчик.
Тяжело дышавший Ипполит Матвеевич кивком головы выразил свое согла-
сие. Тогда Остап Бендер начал вырабатывать условия.
- В случае реализации клада я, как непосредственный участник концес-
сии* и технический руководитель дела, получаю шестьдесят процентов, а
соцстрах можете за меня не платить. Это мне все равно.
Ипполит Матвеевич посерел.
- Это грабеж среди бела дня.
- А сколько же вы думали мне предложить?
- Н-н-ну, пять процентов, ну, десять, наконец. Вы поймите, ведь это
же 15 000 рублей!
- Больше вы ничего не хотите?
- Н-нет.
- А может быть, вы хотите, чтобы я работал даром, да еще дать вам
ключ от квартиры, где деньги лежат, и сказать вам, где нет милиционера?
- В таком случае - простите! - сказал Воробьянинов в нос. - У меня
есть все основания думать, что я и один справлюсь со своим делом.
- Ага! В таком случае - простите, - возразил великолепный Остап, - у
меня есть не меньшие основания, как говорил Энди Таккер*, предполагать,
что и я один смогу справиться с вашим делом.
- Мошенник! - закричал Ипполит Матвеевич, задрожав.
Остап был холоден.
- Слушайте, господин из Парижа, а знаете ли вы, что наши бриллианты
почти что у меня в кармане! И вы меня интересуете постольку, поскольку я
хочу обеспечить вашу старость!
Тут только Ипполит Матвеевич понял, какие железные лапы схватили его
за горло.
- Двадцать процентов, - сказал он угрюмо.
- И мои харчи? - насмешливо спросил Остап.
- Двадцать пять.
- И ключ от квартиры?
- Да ведь это тридцать семь с половиной тысяч!
- К чему такая точность? Ну так и быть - пятьдесят процентов. Полови-
на - ваша, половина - моя.
Торг продолжался. Остап еще уступил. Он, из уважения к личности Во-
робьянинова, соглашался работать из сорока процентов.
- Шестьдесят тысяч! - кричал Воробьянинов.
- Вы довольно пошлый человек, - возражал Бендер, - вы любите деньги
больше, чем надо.
-А вы не любите денег? - взвыл Ипполит Матвеевич голосом флейты.
- Я не люблю.
- Зачем же вам шестьдесят тысяч?
- Из принципа!
Ипполит Матвеевич только дух перевел.
- Ну что, тронулся лед? - добавил Остап.
Воробьянинов запыхтел и покорно сказал:
- Тронулся.
- Ну, по рукам, уездный предводитель команчей! Лед тронулся! Лед тро-
нулся, господа присяжные заседатели!
После того как Ипполит Матвеевич, обидевшись на прозвище "предводите-
ля команчей", потребовал извинений и Остап, произнося извинительную
речь, назвал его фельдмаршалом, - приступили к выработке диспозиции.

В это время дворник Тихон пропивал в пивной "Фазис" рубль, чудесным
образом попавший в его руку. Пять слепых гармонистов, тесно прижавшись
друг к другу, сидели на крохотном деревянном островке, морщась от доле-
тавших до них брызг пивного прибоя.
Появлением барина и тремя бутылками пива дворник был растроган до
глубины души. Все казалось ему превосходным: и барин, и пиво, и даже
предостерегающий плакат: "Прозба непреличными словами не выражатся".
Слово "не" давно уже было вырвано с мясом каким-то весельчаком. И эта
особенность страшно смешила дворника Тихона. Дворник крутил головой и
бормотал:
- Выдумали же, дьяволы!
Насмеявшись вдоволь, дворник Тихон взял последнюю свою бутылку и по-
шел к соседнему столику, за которым сидели совершенно ему не знакомые
штатские молодые люди.
- А что, солдатики, - спросил Тихон, подсаживаясь, - верно говорят,
что помещикам землю скоро отдавать будут?*
Молодые люди загоготали. Один из них спросил:
- Ты-то сам из помещиков будешь?
- дворников, - ответил Тихон, - а, буду говорить, помещик, по-
ложим, вернулся. И ему земли не дадут?
- Ну ясно, дура ты, не дадут.
Тихон очень удивился, допил пиво, опьянел еще больше и заболботал
что-то несуразное про вернувшегося барина. Молодые люди насилу высадили
его из-за своего столика.
- Барин, - бормотал Тихон, - медаль даст. Приехал мой барин.
- Ну и дурак же! - подытожили молодые люди. - Это чей дворник?
- Вдовьего дома. Бывшего Воробьянинского.
- Вернется он сюда, как же! Ему и заграницей неплохо.
- А может, вернулся - в спецы метит.
В полночь дворник Тихон, хватаясь руками за все попутные палисадники
и надолго приникая к столбам, тащился в свою пещеру. На его несчастье
было новолунье.
- А! Пролетарий умственного труда! Работник метлы! - воскликнул Ос-
тап, завидя согнутого в колесо дворника.
Дворник замычал низким и страстным голосом, каким иногда, среди ноч-
ной тишины, вдруг горячо и хлопотливо начинает мычать унитаз.
- Это конгениально, - сообщил Остап Ипполиту Матвеевичу, - а ваш
дворник довольно-таки большой пошляк. Разве можно так напиваться на
рубль?
- М-можно, - сказал неожиданно прозревший дворник.
- Послушай, Тихон, - начал Ипполит Матвеевич, не знаешь ли ты, дру-
жок, что с моей мебелью?
Остап осторожно поддерживал Тихона, чтобы речь могла свободно литься
из его широко открытого рта. Ипполит Матвеевич в напряжении ждал. Но из
дворницкого рта, в котором зубы росли не подряд, а через один, вырвался
оглушающий крик:
- Бывывывали дни вессселые*...
Дворницкая наполнилась громом и звоном. Дворник трудолюбиво и стара-
тельно исполнял свой хорал, не пропуская ни единого слова. Он ревел,
двигаясь по комнате, то бессознательно ныряя под стол, то ударяясь кар-
тузом о медную цилиндрическую гирю "ходиков", то становясь на одно коле-
но. Ему было страшно весело.
Ипполит Матвеевич совсем потерялся.
- Придется отложить опрос свидетелей до утра, - сказал Остап. - Будем
спать.
Дворника, тяжелого во сне, как комод, перенесли на скамью. Воробьяни-
нов и Остап спали вдвоем на дворницкой кровати. У Остапа под пиджаком
оказалась рубашка "ковбой"* в черную и красную клетку. Под рубашкой
"ковбой" не было уже больше ничего. Зато у Ипполита Матвеевича под из-
вестным уже читателю лунным жилетом оказался еще один - гарусный*, яр-
ко-голубой.
- Жилет прямо на продажу, - завистливо сказал Бендер, - он мне как
раз подойдет. Продайте.
Ипполиту Матвеевичу неудобно было отказывать своему новому компаньону
и непосредственному участнику концессии и он, морщась, согласился про-
дать его за свою цену - восемь рублей.
- Деньги после реализации нашего клада, - заявил Бендер, принимая от
Воробьянинова еще теплый жилет.
- Нет, я так не могу, - сказал Ипполит Матвеевич, краснея. - Поз-
вольте жилет обратно.
Деликатная натура Остапа возмутилась.
- Но ведь это же лавочничество! - закричал он. - Начинать полуторас-
татысячное дело и ссориться из-за восьми рублей! Учитесь жить широко!..
Ипполит Матвеевич покраснел еще больше, вынул маленький блокнотик и
каллиграфически записал: "25/IV-27 г. выдано т. Бендеру р.- 8". Остап
заглянул в книжечку.
- Ого! Если вы уже открываете мне лицевой счет, то хоть ведите его
правильно. Заведите дебет, заведите кредит. В дебет не забудьте занести
60 000 рублей, которые вы мне должны, а в кредит - жилет. Сальдо в мою
пользу - 59 992 рубля. Еще можно жить.
После этого Остап заснул беззвучным детским сном. А Ипполит Матвеевич
снял с себя шерстяные напульсники*, баронские сапоги и, оставшись в заш-
топанном егерском белье*, посапывая, полез под одеяло. Ему было очень
неудобно. С внешней стороны, где не хватало одеяла, было холодно, а с
другой стороны его жгло молодое, полное трепетных идей тело великого
комбинатора.
Всем троим снились сны.
Воробьянинову снились сны черные: микробы, угрозыск, бархатные толс-
товки* и гробовых дел мастер Безенчук в смокинге, но небритый.
Остап видел вулкан Фудзи-Яму, заведующего Маслотрестом* и Тараса
Бульбу, продающего открытки с видами Днепростроя*.
А дворнику снилось, что из конюшни ушла лошадь. Во сне он искал ее до
самого утра и, не найдя, проснулся разбитый и мрачный. Долго, с удивле-
нием, смотрел он на спящих в его постели людей. Ничего не поняв, он взял
метлу и направился на улицу исполнять свои прямые обязанности: подбирать
конские яблоки и кричать на богоделок.

Глава IX. Следы "Титаника"

Ипполит Матвеевич проснулся по привычке в половине восьмого, пророко-
тал "гут морген" и направился к отливу, находившемуся тут же в дворниц-
кой.* Он умывался с наслаждением, отплевывался, причитал и тряс головой,
чтобы избавиться от воды, набежавшей в уши. Вытираться было приятно, но,
отняв от лица полотенце, Ипполит Матвеевич увидел, что оно испачкано тем
радикально-черным цветом, которым с позавчерашнего дня были окрашены его
горизонтальные усы. Сердце Ипполита Матвеевича сразу потухло. Он бросил-
ся к своему карманному зеркальцу, которое лежало на стуле. В зеркальце
отразился большой нос и зеленый, как молодая травка, левый ус. Ипполит
Матвеевич поспешно передвинул зеркальце направо. Правый ус был того же
омерзительного цвета. Нагнув голову, словно желая забодать зеркальце,
несчастный увидел, что радикальный черный цвет еще господствовал в цент-
ре каре, но по краям был обсажен тою же травянистой каймой. Все существо
Ипполита Матвеевича издало такой громкий стон, что Остап Бендер открыл
свои чистые голубые глаза.
- Вы с ума сошли! - воскликнул Бендер и сейчас же сомкнул свои сонные
вежды.
- Товарищ Бендер, - умоляюще зашептала жертва "Титаника".
Остап проснулся после многих толчков и уговоров. Он внимательно пос-
мотрел на Ипполита Матвеевича и радостно засмеялся. Отвернувшись от ди-
ректора-учредителя концессии, главный руководитель работ и технический
директор содрогался, хватался за спинку кровати, кричал "не могу" и сно-
ва бушевал.
- С вашей стороны это нехорошо, товарищ Бендер! - сказал Ипполит Мат-
веевич, с дрожью шевеля зелеными усами.
Это придало новые силы уже изнемогшему было Остапу. Чистосердечный
его смех продолжался еще минут десять. Отдышавшись, он сразу сделался
очень серьезным.
- Что вы на меня смотрите такими злыми глазами, как солдат на вошь?
Вы на себя посмотрите.
- Но ведь мне аптекарь говорил, что это будет радикально-черный цвет.
Не смывается ни холодной, ни горячей водой, ни мыльной пеной, ни кероси-
ном... Контрабандный товар.
- Контрабандный? Всю контрабанду делают в Одессе, на Малой Арнаутской
улице*. Покажите флакон... И потом посмотрите. Вы читали это?
- Читал.
- А вот это, маленькими буквами? Тут ясно сказано, что после мытья
горячей и холодной водой или мыльной пеной и керосином волосы надо не
вытирать, а сушить на солнце или у примуса... Почему вы не сушили? Куда
вы теперь пойдете с этой зеленой липой?
Ипполит Матвеевич был подавлен. Вошел Тихон. Увидя барина в зеленых
усах, он перекрестился и попросил опохмелиться.
- Выдайте рубль герою труда*, - предложил Остап, - и, пожалуйста, не
записывайте на мой счет! Это ваше интимное дело с бывшим сослуживцем...
Подожди, отец, не уходи, дельце есть.
Остап завел с дворником беседу о мебели, и уже через пять минут кон-
цессионеры знали все. Всю мебель в 1919 году увезли в жилотдел*, за иск-
лючением одного гостиничного стула, который сперва находился во владении
Тихона, а потом был забран у него завхозом 2-го дома соцобеса.
- Так он что - здесь в доме?
- Здесь и стоит.
- А скажи, дружок, - замирая спросил Воробьянинов, - когда стул у те-
бя был, ты его... не чинил?
- Чинить его невозможно. В старое время работа была хорошая. Еще
тридцать лет такой стул может выстоять.
- Ну иди, дружок, возьми еще рубль, да смотри не говори, что я прие-
хал.

- Могила, гражданин Воробьянинов.
Услав дворника и прокричав "лед тронулся", Остап Бендер снова обра-
тился к усам Ипполита Матвеевича.
- Придется снова красить. Давайте деньги - пойду в аптеку. Ваш "Тита-
ник" ни к черту не годится, только собак красить... Вот в старое время
была красочка!.. Мне один беговой профессор рассказал волнующую историю.
Вы интересовались бегами? Нет? Жалко. Волнующая вещь. Так вот... Был та-
кой знаменитый жулик, граф Друцкий. Он проиграл на бегах пятьсот тысяч.
Король проигрыша. И вот, когда у него уже, кроме долгов, ничего не было
и граф подумывал о самоубийстве, один жучок дал ему за 50 рублей замеча-
тельный совет. Граф уехал и через год вернулся с орловским рысаком-трех-
леткой. После этого граф не только вернул свои деньги, но даже выиграл
еще тысяч триста. Его орловец Маклер с отличным аттестатом всегда прихо-
дил первым. На дерби он на целый корпус обошел Мак-Магона. Гром!.. Но
тут Курочкин (слышали?) замечает*, что все орловцы начинают менять масть
- один только Маклер, как дуся, не меняет цвета. Скандал был неслыхан-
ный! Графу дали три года. Оказалось, что Маклер не орловец, а перекра-
шенный метис, а метисы гораздо резвее орловцев и их к ним на версту не
подпускают. Каково?.. Вот это красочка! Не то, что ваши усы!..
- Но аттестат? У него ведь был отличный аттестат?
- Такой же, как этикетка на вашем "Титанике", - фальшивый! Давайте
деньги на новую краску.
Остап вернулся с новой микстурой.
- "Наяда". Возможно, что лучше вашего "Титаника". Снимайте пиджак!
Начался обряд перекраски, но "изумительный каштановый цвет, придающий
волосам нежность и пушистость", смешавшись с зеленью "Титаника", неожи-
данно окрасил голову и усы Ипполита Матвеевича в краски солнечного
спектра.
Ничего еще не евший с утра, Воробьянинов злобно ругал все парфюмерные
заводы, как государственные, так и подпольные, находящиеся в Одессе на
Малой Арнаутской улице.
- Таких усов, должно быть, нет даже у Аристида Бриана*, - бодро заме-
тил Остап, - но жить с такими ультрафиолетовыми волосами в Советской
России не рекомендуется. Придется сбрить.
- Я не могу, - скорбно ответил Ипполит Матвеевич, - это невозможно.
- Что, усы дороги вам как память?
- Не могу, - повторил Воробьянинов, понуря голову.
- Тогда вы всю жизнь сидите в дворницкой, а я пойду за стульями.
Кстати, первый стул над нашей головой.
- Брейте!
Разыскав ножницы, Бендер мигом отхватил усы, и они, взращиваемые Ип-
политом Матвеевичем десятилетиями, бесшумно свалились на пол. С головы
падали волосы радикально-черного цвета, зеленые и ультрафиолетовые. По-
кончив со стрижкой, технический директор достал из кармана старую бритву
"Жилет", а из бумажника запасное лезвие, - стал брить почти плачущего
Ипполита Матвеевича.
- Последний ножик на вас трачу. Не забудьте записать на мой дебет два
рубля за бритье и стрижку.
Содрогаясь от горя, Ипполит Матвеевич все-таки спросил:
- Почему же так дорого. Везде стоит сорок копеек.
- За конспирацию, товарищ фельдмаршал, - быстро ответил Бендер.
Страдания человека, которому безопасной бритвой бреют голову, - неве-
роятны. Это Ипполит Матвеевич понял с самого начала операции. Посередине
Остап прервал свое ужасное дело и сладко спросил:
- Бритвочка не беспокоит?
- Конечно, беспокоит, - застрадал Воробьянинов.
- Почему же она вас беспокоит, господин предводитель? Она ведь не со-
ветская, а заграничная.
Но конец, который бывает всему, пришел.
- Готово. Заседание продолжается! Нервных просят не смотреть! Теперь
вы похожи на Боборыкина, известного автора-куплетиста*.
Ипполит Матвеевич отряхнул с себя мерзкие клочья, бывшие так недавно
красивыми сединами, умылся и, ощущая на всей голове сильное жжение, в
сотый раз сегодня уставился в зеркало. То, что он увидел, ему неожиданно
понравилось. На него смотрело искаженное страданиями, но довольно юное
лицо актера без ангажемента.
- Ну, марш вперед, труба зовет! - закричал Остап. - Я по следам в жи-
лотдел, или, вернее, в тот дом, в котором когда-то был жилотдел, а вы к
старухам!
- Я не могу, - сказал Ипполит Матвеевич, - мне очень тяжело будет
войти в собственный дом.
- Ах, да!.. Волнующая история! Барон-изгнанник! Ладно! Идите в жилот-
дел, а здесь поработаю я. Сборный пункт - в дворницкой. Парад-алле!

ГЛАВА ПЯТАЯ
Глава X. Голубой воришка

Завхоз 2-го дома Старсобеса был застенчивый ворюга. Все существо его
протестовало против краж, но не красть он не мог. Он крал, и ему было
стыдно. Крал он постоянно, постоянно стыдился, и поэтому его хорошо бри-
тые щечки всегда горели румянцем смущения, стыдливости, застенчивости и
конфуза. Завхоза звали Александром Яковлевичем, а жену его Александрой
Яковлевной. Он называл ее Сашхен, она звала его Альхен. Свет не видывал
еще такого голубого воришки, как Александр Яковлевич.
Он был не только завхозом, но и вообще заведующим. Прежнего зава за
грубое обращение с воспитанницами семь месяцев назад сняли с работы и
назначили капельмейстером симфонического оркестра. Альхен ничем не напо-
минал своего невоспитанного начальника. В порядке уплотненного рабочего
дня он принял на себя управление домом и с пенсионерками обращался от-
менно вежливо, проводя в доме важные реформы и нововведения.
Остап Бендер потянул тяжелую дубовую дверь воробьяниновского особняка
и очутился в вестибюле. Здесь пахло подгоревшей кашей. Из верхних поме-
щений неслась разноголосица, похожая на отдаленное "ура" в цепи. Никого
не было, и никто не появился. Вверх вела двумя маршами дубовая лестница
с лаковыми некогда ступенями. Теперь в ней торчали только кольца, а са-
мих медных прутьев, прижимавших когда-то ковер к ступенькам, не было.
"Предводитель команчей жил, однако, в пошлой роскоши", - думал Остап,
подымаясь наверх.
В первой же комнате, светлой и просторной, сидели в кружок десятка
полтора седеньких старушек в платьях из наидешевейшего туальденора мыши-
ного цвета*. Напряженно вытянув сухие шеи и глядя на стоявшего в центре
человека в цветущем возрасте, старухи пели:

Слышен звон бубенцов издалека.
Это тройки знакомый разбег.