Илья Ильф, Евгений Петров
Двенадцать стульев


Аннотация

Легенда о великом комбинаторе

Часть первая. Старгородский лев
Глава I. Безенчук и нимфы
Глава II. Кончина мадам Петуховой
Глава III. "Зерцало грешного"
Глава IV. Муза дальних странствий
Глава V. Бойкий мальчик
Глава VI. Продолжение предыдущей
Глава VII. Великий комбинатор
Глава VIII. Бриллиантовый дым
Глава IX. Следы "Титаника"
Глава X. Голубой воришка
Глава XI. Где ваши локоны?
Глава ХII. Слесарь, попугай и гадалка
Глава XIII. Алфавит - зеркало жизни
Глава XIV. Знойная женщина, мечта поэта
Глава XV. Дышите глубже, вы взволнованы!
Глава XVI. Cоюз меча и орала

Часть вторая. В Москве
Глава XVII. Среди океана стульев
Глава XVIII. Общежитие имени монаха Бертольда Шварца
Глава XIX. Уважайте матрацы, граждане!
Глава XX. Музей мебели
Глава XXI. Баллотировка по-европейски
Глава XXII. От Севильи до Гренады
Глава XXIII. Экзекуция
Глава XXIV. Людоедка Эллочка
Глава XXV. Авессалом Владимирович Изнуренков
Глава XXVI. Клуб автомобилистов
Глава XXVII. Разговор с голым инженером
Глава XXVIII. Два визита
Глава XXIX. Замечательная допровская корзинка
Глава XXX. Курочка и тихоокеанский петушок
Глава XXXI. Автор гаврилиады
Глава XXXII. Могучая кучка или золотоискатели
Глава XXXIII. В театре Колумба

Часть третья. Сокровища мадам Петуховой
Глава XXXIV. Волшебная ночь на Волге
Глава XXXV. Нечистая пара
Глава XXXVI. Изгнание из рая
Глава XXXVII. Междупланетный шахматный конгресс
Глава XXXVIII. И др.
Глава XXXIX. Вид на малахитовую лужу
Глава XL. Зеленый мыс
Глава XLI. Под облаками
Глава XLII. Землетрясение
Глава XLIII. Сокровище

Комментарий


Идея проекта и общая редакция Виталия Бабенко.

И. Ильф и Е. Петров завершили роман "Двенадцать стульев" в 1928 году,
но еще до первой публикации цензоры изрядно сократили, "почистили" его.
Правка продолжалась от издания к изданию еще десять лет. В итоге книга
уменьшилась почти на треть. Публикуемый ныне вариант - первый полный -
реконструирован по архивным материалам. Книга снабжена обширным истори-
ко-литературным и реальным комментарием.

Охраняется законом РФ об авторском праве. Воспроизведение всей книги
или любой ее части запрещается без письменного разрешения издателя. Лю-
бые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.

УДК 882-311.5 ISBN 5-7027-0505-Х ББК 83.3Р И 45

(c) Издательство "ВАГРИУС", первое издание на русском языке полного
авторского текста, 1997
(c) М. Одесский, Д. Фельдман, предисловие, комментарий, 1997


Легенда о великом комбинаторе,
или
Почему в Шанхае ничего не случилось

Происхождение легенды

В истории создания "Двенадцати стульев", описанной мемуаристами и
многократно пересказанной литературоведами, вымысел практически неотде-
лим от фактов, реальность - от мистификации.
Известно, правда, что будущие соавторы, земляки-одесситы, оказались в
Москве не позже 1923 года. Поэт и журналист Илья Арнольдович Файн-
зильберг (1897-1937) взял псевдоним Ильф еще в Одессе, а вот бывший сот-
рудник одесского уголовного розыска Евгений Петрович Катаев (1903-1942)
свой псевдоним - Петров - выбрал, вероятно, сменив профессию. С 1926 го-
да он вместе с Ильфом работал в газете "Гудок", издававшейся Центральным
комитетом профессионального союза рабочих железнодорожного транспорта
СССР.

В "Гудке" работал и Валентин Петрович Катаев (1897-1986), брат Петро-
ва, друг Ильфа, приехавший в Москву несколько раньше. Он в отличие от
брата и друга успел к 1927 году стать литературной знаменитостью: печа-
тал прозу в центральных журналах, пьесу его ставил МХАТ, собрание сочи-
нений готовило к выпуску одно из крупнейших издательств - "Земля и фаб-
рика".
Если верить мемуарным свидетельствам, сюжет романа и саму идею соав-
торства Ильфу и Петрову предложил Катаев. По его плану работать надлежа-
ло втроем: Ильф с Петровым начерно пишут роман, Катаев правит готовые
главы "рукою мастера", при этом литературные "негры" не остаются безы-
мянными - на обложку выносятся три фамилии. Обосновывалось предложение
довольно убедительно: Катаев очень популярен, его рукописи у издателей
нарасхват, тут бы и зарабатывать как можно больше, сюжетов хватает, но
преуспевающему прозаику не хватает времени, чтоб реализовать все планы,
а брату и другу поддержка не повредит. И вот не позднее сентября 1927
года Ильф с Петровым начинают писать "Двенадцать стульев". Через месяц
первая из трех частей романа готова, ее представляют на суд Катаева, од-
нако тот неожиданно отказывается от соавторства, заявив, что "рука мас-
тера" не нужна - сами справились. После чего соавторы по-прежнему пишут
вдвоем - днем и ночью, азартно, как говорится, запойно, не щадя себя.
Наконец в январе 1928 года роман завершен, и с января же по июль он пуб-
ликуется в иллюстрированном ежемесячнике "30 дней".
Так ли все происходило, нет ли - трудно сказать. Ясно только, что при
упомянутых сроках вопрос о месте и времени публикации решался если и не
до начала работы, то уж во всяком случае задолго до ее завершения. В са-
мом деле, материалы, составившие январский номер, как водится, были за-
годя прочитаны руководством журнала, подготовлены к типографскому набо-
ру, набраны, сверстаны, сданы на проверку редакторам и корректорам,
вновь отправлены в типографию и т.п. На подобные процедуры - по тогдаш-
ней журнальной технологии - тратилось не менее двух-трех недель. И ху-
дожнику-иллюстратору, кстати, не менее пары недель нужно было. Да еще и
разрешение цензуры надлежало получить, что тоже времени требует. Значит,
решение о публикации романа принималось редакцией журнала отнюдь не в
январе 1928 года, когда работа над рукописью была завершена, а не позд-
нее октября-ноября 1927 года. Переговоры же, надо полагать, велись еще
раньше.
С учетом этих обстоятельств понятно, что подаренным сюжетом вклад Ка-
таева далеко не исчерпывался. В качестве литературной знаменитости брат
Петрова и друг Ильфа стал, так сказать, гарантом: без катаевского имени
соавторы вряд ли получили бы "кредит доверия", ненаписанный или, как ми-
нимум, недописанный роман не попал бы заблаговременно в планы столичного
журнала, рукопись не принимали бы там по частям. И не печатали бы роман
в таком объеме: все же публикация в семи номерах - случай экстраординар-
ный для иллюстрированного ежемесячника.
Разумеется, издание тоже было выбрано не наугад. В журнале "30 дней"
соавторы могли рассчитывать не только на литературную репутацию Катаева,
но и на помощь знакомых. Об одном из них, популярном еще предреволюци-
онную пору журналисте Василии Александровиче Регинине (1883-1952), заве-
дующем редакцией, о его причастности к созданию романа мемуаристы и ли-
тературоведы иногда упоминали, другой же, бывший акмеист Владимир Ивано-
вич Нарбут (1888-1938), ответственный (т. е. главный) редактор, остался
как бы в тени. Между тем их дружеские связи с авторами романа и Катае-
вым-старшим были давними и прочными. Регинин организовывал советскую пе-
чать в Одессе после гражданской войны и, как известно, еще тогда прия-
тельствовал чуть ли не со всеми местными литераторами, а Нарбут, сделав-
ший при Советской власти стремительную карьеру, к лету 1920 года стал в
Одессе полновластным хозяином ЮгРОСТА - Южного отделения Российского те-
леграфного агентства, куда пригласил Катаева и других писателей-одесси-
тов.
В Москве Нарбут реорганизовал и создал несколько журналов, в том чис-
ле "30 дней", а также издательство "Земля и фабрика" - "ЗиФ", где был,
можно сказать, представителем ЦК ВКП(б). Своим прежним одесским подчи-
ненным он, как отмечали современники, явно протежировал. И характерно,
что первое отдельное издание "Двенадцати стульев", появившееся в 1928
году, было зифовским. Кстати, вышло оно в июле, аккурат к завершению
журнальной публикации, что было оптимально с точки зрения рекламы, а в
этой области Нарбут, возглавлявший "ЗиФ", был признанным специалистом.
Нежелание мемуаристов и советских литературоведов соотнести дея-
тельность Нарбута с историей создания "Двенадцати стульев" отчасти
объясняется тем, что на исходе лета 1928 года политическая карьера быв-
шего акмеиста прервалась: после ряда интриг в ЦК (не имевших отношения к
"Двенадцати стульям") он был исключен из партии и снят со всех постов.
Регинин же остался заведующим редакцией, и вскоре у него появился другой
начальник. Однако в 1927 году Нарбут еще благополучен, его влияния впол-
не достаточно, чтобы с легкостью преодолевать или обходить большинство
затруднений, неизбежных при срочной сдаче материалов прямо в номер.
Если принять во внимание такой фактор, как поддержка авторитетного
Регинина и влиятельнейшего Нарбута, то совместный дебют Ильфа и Петрова
более не напоминает удачный экспромт, нечто похожее на сказку о Золушке.
Скорее уж это была отлично задуманная и тщательно спланированная опера-
ция - с отвлекающим маневром, с удачным пропагандистским обеспечением. И
проводилась она строго по плану: соавторы торопились, работая ночи нап-
ролет, не только по причине природного трудолюбия, но и потому, что воп-
рос о публикации был решен, сроки представления глав в январский и все
последующие номера журнала - жестко определены.
Не исключено, кстати, что Нарбут и Регинин, изначально зная или дога-
дываясь о специфической роли Катаева, приняли его предложение, дабы по-
мочь романистам-дебютантам. А когда Катаев официально отстранился от со-
авторства, Ильф и Петров уже предъявили треть книги, остальное спешно
дописывалось, правилось, и опытным редакторам нетрудно было догадаться,
что роман обречен на успех. Потому за катаевское имя, при столь удачной
мотивировке отказа, держаться не стоило. Кстати, история о подаренном
сюжете избавляла несостоявшегося соавтора и от подозрений в том, что он
попросту сдал свое имя напрокат.
Есть в этой истории еще один аспект, ныне забытый. Игра в "литератур-
ного отца" - общеизвестная традиция, которой следовали многие советские
писатели, охотно ссылавшиеся на бесспорные авторитеты - вроде Максима
Горького. Но в данном случае традиция пародировалась, поскольку "литера-
турным отцом" был объявлен брат и приятель - Катаич, Валюн, как называли
его друзья. И не случайно в воспоминаниях Петрова история о сюжетном
"подарке" соседствует с сообщением об одном из тогдашних катаевских
псевдонимов - Старик Собакин (Старик Саббакин). Петров таким образом на-
помнил читателям о подвергавшейся постоянным ироническим обыгрываниям
пушкинской строке: "Старик Державин нас заметил и, в гроб сходя, благос-
ловил". Получалось, что будущих соавторов благословил Старик Собакин.
Посвящением Катаеву открывалась и первая зифовская книга.

Текстология романа

Посвящение Катаеву сохранялось во всех последующих изданиях, а вот
сам роман быстро менялся. В журнальной публикации было тридцать семь
глав, в первом зифовском отдельном издании 1928 года - сорок одна, и,
наконец, во втором, тоже зифовском, выпущенном в 1929 году, осталось со-
рок. Столько же оставалось и во всех последующих.
С точки зрения советских текстологов журнальный вариант "Двенадцати
стульев" и первое книжное издание - художественно неполноценны: первая
публикация вообще не в счет, поскольку текст сокращали применительно к
журнальному объему, в книжном же издании 1928 года авторы хоть и восста-
новили ряд купюр, однако делали это наспех, так сказать, по инерции, а
позже сочли сделанное нецелесообразным, что и подтверждается вторым зи-
фовским вариантом. Здесь, по мнению текстологов, авторы подошли к роману
с максимальной взыскательностью, правили и сокращали не спеша, потому
сорокаглавный вариант принимался за основу при последующих переизданиях.
И в 1938 году, то есть еще жизни одного из соавторов, сокращенный и
выправленный роман был включен в четырехтомное собрание сочинений, вы-
пускавшееся издательством "Советский писатель". Это издание, настаивают
текстологи, вполне правомерно считается эталонным и тиражируется десяти-
летиями.
Такой подход обусловлен не только личными пристрастиями исследовате-
лей, но и общими принципами текстологии советской литературы. Априорно
подразумевалось, что литератор в СССР не скован ни цензурой, ни редак-
торским произволом. Все разночтения в прижизненных изданиях советских
писателей полагалось интерпретировать как результат постоянно растущей
авторской "требовательности к себе", стремления к "художественной досто-
верности", "художественной целостности" и т. п. В итоге проблемы восста-
новления купюр и выявления цензурных искажений вообще не ставились. При
подготовке очередной публикации надлежало лишь выбрать вариант, отражаю-
щий "последнюю волю автора", и тут наиболее репрезентативным - по опре-
делению - оказывалось последнее прижизненное издание. Для "Двенадцати
стульев" - вариант 1938 года.
Ныне ситуация изменилась, и только от исследователей зависит, какими
критериями пользоваться при определении репрезентативности вариантов.
Потому целесообразно обратиться к исходному материалу - рукописям.
В архиве Ильфа и Петрова сохранились два варианта романа: автограф
Петрова и машинопись с правкой обоих соавторов. Самый ранний - автограф
- содержит двадцать глав. Названий у них нет. Похоже, этот вариант пере-
писывался Петровым с предшествующих черновиков набело, однако по ходу
соавторы вносили незначительные исправления: изменили, например, назва-
ние одного из городов, где разворачивалось действие, и т. д. Каждая гла-
ва начиналась с новой страницы, более того, ей предшествовала еще и
страница-титул, где отдельно указывался номер главы прописью. Вероятно,
такой порядок удобен, когда рукопись сдается машинистке по главам. Маши-
нописных экземпляров было не менее двух, но сохранился только один.
После перепечатки, уже в машинописи, авторы изменили поглавное деле-
ние: текст разбили не на двадцать, а на сорок три главы, и каждая полу-
чила свое название. Тут, вероятно, сыграла роль журнальная специфика:
главы меньшего объема удобнее при распределении материала по номерам.
Затем роман был существенно сокращен: помимо глав целиком изымались эпи-
зоды, сцены, отдельные фразы. Сокращения, похоже, проводились в два эта-
па: сначала авторами, что отражено в машинописном варианте, а потом ре-
дакторами - по другому, несохранившемуся экземпляру правленной авторами
машинописи. Виной тому не только цензура: в журнале действительно прихо-
дилось экономить объем, ведь и после всех сокращений публикация романа
чрезмерно затянулась.

Жертвуя объемом, авторы получали рекламу, да и жертвы в значительной
мере были заведомо временными: в книжном издании объем лимитирован не
столь жестко, при поддержке руководства издательства сокращенное легко
восстановить, а поддержкой руководства Ильф и Петров давно заручились.
Вероятно, договор с издательством был заключен одновременно или вскоре
после подписания договора с журналом, что отчасти подтверждается и мему-
арными свидетельствами. За основу взяли один из не тронутых редакторами
машинописных экземпляров, многие купюры в итоге были восстановлены. Пол-
ностью неопубликованными остались лишь две главы (ранее, в автографе,
они составляли одну), но и без них книга чисто полиграфически оказалась
весьма объемной.
Основой второго книжного издания 1929 года была уже не рукопись, а
первый зифовский вариант, который вновь редактировали: изъяли полностью
еще одну главу, внесли ряд изменений и существенных сокращений в прочие.
Можно, конечно, считать, что все это сделали сами авторы, по собственной
инициативе, руководствуясь исключительно эстетическими соображениями. Но
тогда придется поверить, что за два года Ильф и Петров не сумели толком
прочитать ими же написанный роман, и лишь при подготовке третьей публи-
кации у них словно бы открылись глаза. Принять эту версию трудно. Умест-
нее предположить, что новая правка была обусловлена вполне заурядными
обстоятельствами: требованиями цензора. И если в 1928 году отношения с
цензурой сановный Нарбут улаживал, то к 1929 году цензура мягче не ста-
ла, а сановной поддержки Ильф и Петров уже не имели.
После второго зифовского издания они, похоже, не оставили надежду
опубликовать роман целиком. Две главы, что еще ни разу не издавались,
были под общим названием напечатаны в октябрьском номере журнала "30
дней" за 1929 год, то есть проведены через цензурные рогатки. Таким об-
разом, официально разрешенными (пусть в разное время и с потерями) ока-
зались все сорок три главы машинописи. Оставалось только свести воедино
уже апробированное и печатать роман заново. Но, как известно, такой ва-
риант "Двенадцати стульев" не появился.
Характер правки на различных этапах легко прослеживается. Роман, за-
вершенный в январе 1928 года, был предельно злободневен, изобиловал об-
щепонятными политическими аллюзиями, шутками по поводу фракционной
борьбы в руководстве ВКП(б) и газетно-журнальной полемики, пародиями на
именитых литераторов, что дополнялось ироническими намеками, адресован-
ными узкому кругу друзей и коллег-гудковцев. Все это складывалось в еди-
ную систему, каждый элемент ее был композиционно обусловлен. Политичес-
кие аллюзии в значительной мере устранялись еще при подготовке жур-
нального варианта, изъяли также и некоторые пародии. Борьба с пародиями
продолжалась и во втором зифовском варианте - уцелели немногие. В после-
дующих изданиях исчезали имена опальных партийных лидеров, высокопостав-
ленных чиновников и т. п. Потому вариант 1938 года отражает не столько
"последнюю авторскую волю", сколько совокупность волеизъявлений цензоров
- от первого до последнего. И многолетняя популярность "Двенадцати
стульев" свидетельствует не о благотворном влиянии цензуры, но о качест-
ве исходного материала, который не удалось окончательно испортить.

Политический контекст

Популярным роман стал сразу же, разошелся на пословицы и поговорки -
результат крайне редкий для книги советских писателей. Критика, однако,
довольно долго пребывала в растерянности. Не заметить новый сатирический
роман, опубликованный центральным издательством, было нельзя, но и спо-
рить о его достоинствах или недостатках критики не торопились. Лишь 21
сентября 1928 года в газете "Вечерняя Москва" появилась небольшая рецен-
зия, подписанная инициалами "Л. К.", автор которой не без снисходи-
тельности указывал, что хоть книга "читается легко и весело", однако в
целом "роман не поднимается на вершины сатиры", да и вообще "утомляет".
Затем критика умолкла надолго. По сути, обсуждение началось лишь после
того, как 17 июня 1929 года в "Литературной газете" под рубрикой "Книга,
о которой не пишут" была опубликована статья, где указывалось, что роман
"несправедливо замолчала критика".
В итоге, как известно, советские литературоведы условились считать
очевидным, что объект сатиры Ильфа и Петрова - "отдельные недостатки", а
не "советский образ жизни". Формула эта очень удобна, поскольку объясня-
ет